Алитет уходит в горы

— Пожалуйста, пожалуйста! Вы хороший человек, мистер Саймонс. Никто со мной так тепло еще не говорил… Мистер Саймонс, может быть, вы возьмете меня с собой в Канаду? Ведь я один остался.

— С огромным удовольствием, мистер Томсон! Мы с вами хорошо заживем!

И они долго молчали, будто задумавшись о совместной жизни в Канаде.

— Но я возвращаюсь к начатому разговору, мистер Томсон: вас беспокоит дочь? Дорогой мой мистер Томсон, она родилась здесь. И Америка и Канада ей будут столь же противны, как и мне вот эта страна холода. Она погибнет там от тоски и по этим диким камням, по грязным ярангам, по этому отвратительному моржовому мясу, по этому страшному вою пурги…

— Да, да! Это вы говорите все совершенно правильно, мистер Саймонс. Вы хорошо поняли ее натуру.

— Мистер Томсон, пусть она живет с Яраком. Я уверен, что она будет счастлива по-своему, — сказал мистер Саймонс.

— Я увезу отсюда мальчика Бэна… И постараюсь все же вернуть Мэри. Мне кажется, она еще может привыкнуть к жизни в Канаде. Как вы думаете, мистер Саймонс?

— Очень возможно, очень возможно, — неохотно ответил он.

— Но что же мне делать с пушниной? У меня более полутора тысяч хвостов. С собой в Америку их не разрешают взять. А ехать продавать в Петропавловск-на-Камчатке я не хочу. Всю эту пушнину мистер Лось хотел забрать здесь, но, к счастью, у него не оказалось валюты.

— Мистер Томсон, мне хочется по-дружески дать вам совет.

— Какой, мистер Саймонс? — насторожился Чарльз Томсон.

— Строго говоря, это даже не совет, а самый простейший урок географии. Ном на Аляске отсюда ближе, чем соседнее чукотское стойбище. Это во-первых. А во-вторых, Берингов пролив не так уж широк, мистер Томсон! — И мистер Саймонс многозначительно улыбнулся. — Если бы мне понадобилось, я и на доске переправился бы через него. А вам стоит дать байдарным охотникам пачку табаку «Кентукки» — и вы будете в Америке со всем своим хозяйством. Подождите меня на Аляске или во Фриско, а там мы сядем на комфортабельный пароход — и в Канаду!

— А дом? Я хотел еще продать кому-нибудь свой дом и склад.

— Мистер Томсон! Кому он нужен, ваш этот Старый дом, сделанный из ящиков?.. Кроме того, если вы начнете искать покупателя, вы поставите себя под подозрение. Мистер Лось сразу насторожится и будет вас караулить, поселившись у меня в фактории. Бросьте вы это. Живите так, словно собираетесь здесь жить еще многие годы. Я на вашем месте даже обратился бы с ходатайством к мистеру Лосю, чтобы он вам разрешил остаться здесь и дожить в кругу семьи последние годы своей жизни. А там, в один не очень прекрасный день, вы погрузитесь на байдару — и гуд бай!

— Вы совершенно правы, мистер Саймонс! У вас настоящий американский деловой ум. Я так и сделаю.

Глава шестнадцатая

Долгая северная зима кончилась. Сугробы стали рыхлыми, влажными. Они будто проваливались в землю, становясь с каждым днем все меньше и меньше. Почти исчезла грань между днем и ночью. Светлые длинные дни бежали быстрей.

Между ревкомовцами неожиданно возник спор. Они потеряли один день. Как это случилось, никто из них не мог установить. У Лося было 20 апреля, у Жукова — 21 апреля.

Каждый из них горячо отстаивал свое число, приводя в доказательство даты всевозможных документов. От этих дат день за днем перечислялись разные события, вспоминались пункты следования за время их длительной поездки, все же числа не сходились. Во Всем уезде ни один советский подданный не мог разрешить их спор.

— А все-таки не прав ты, Никита Сергеевич! Вот увидишь, первомайский праздник ты встретишь на один день раньше.

Лось усмехнулся:

— О чем мы, собственно говоря, спорим, Андрей? Ну раньше так раньше. Подумаешь, какое значение имеет это для нас! Да если мы на целую неделю ошибемся, никто знать не будет. Тем более что день идет с востока, как ты говоришь.

— Как хочешь, Никита Сергеевич, но я остаюсь при своем числе. Ты, вероятно, сбился, когда мы пурговали. Я аккуратно веду дневник.

— Ну, очень хорошо. Беда какая! Сначала отпразднуем по-моему, а потом — по-твоему. Из одного праздника сделаем два.

В ревком пришли ученики Жукова. Они разделись, оставшись в одних ситцевых рубашках, скроенных самим Лосем. Ученики сели за стол и старательно начали выводить буквы, короткие фразы. Самой трудной оказалась буква «д»: вместо слова «дом» с языка срывалось «том», вместо «дальше» «тальше».

Долго и охотно занимались ребята. Из-за ситцевой занавески показался улыбающийся Лось, держа в руке домино.

— Ну, хлопцы, сыграем, что ли?

— Сыграем, сыграем, Лось! — хором прокричали ученики.

Все дети, как и взрослые, не называли уполномоченного ревкома по имени и отчеству: это было длинно и непонятно, и потому еще, что сами они не имели ни фамилии, ни отчества.

Лось, взмахнув рукой, готовился последней костяшкой закончить игру. В этот момент один карапуз тихо пододвинул свою косточку и с неподдельным весельем вскрикнул:

— Подожди, Лось! Я кончаю!

Шум и смех слышались в ревкоме.

— Проиграл, Лось! Проиграл, Лось! — кричали дети, хлопая в ладоши.

А Лось хмурился, будто и в самом деле был огорчен проигрышем.