Алитет уходит в горы

В комнате Андрея стояли кровать, стол, шкаф. На столе лежали всевозможные чертежи, бумаги, книги. Порядка в комнате не было.

Наталья Семеновна с упреком сказала:

— Андрей Михайлович, я не в восторге от вашего быта. Ну что это такое? В комнате Айе не то жилье, не то мастерская, не то склад. У тебя тоже не поймешь что. Надо создавать культурный быт, дорогой товарищ.

— Только одну женщину привезли — и уже пошла критика, — улыбнувшись, сказал Лось.

Андрей смутился:

— Во-первых, Наталья Семеновна, комнату Айе в таком виде я сам только что увидел. И все это он настроил не иначе как к празднику.

— Вчера ночью я поставил мотор, — сказал Айе.

— Во-вторых, мы с ним не обзавелись еще женами и живем на «холостом ходу». В-третьих, только перед вашим приездом мы вылезли из палаток. Приезжайте к нам на майский праздник, тогда ваша строгая и справедливая критика отпадет сама по себе. У нас будет три дома с настоящими, очень благоустроенными квартирами.

— Правильно, правильно, Андрюша. И Москва не сразу строилась, — поддержал его Лось. — Подожди, Наташа. Всему свое время. В этом году невеста Андрея окончит университет и к концу навигации будет здесь. Посмотришь, какие хоромы у нас тут вырастут к ее приезду, — лукаво поглядывая на Андрея, заговорил Лось. — Ну хорошо, какой у тебя план проведения праздника?

— Сегодня торжественное собрание, а завтра состязания. Бег на собаках, стрельба в цель, борьба. Будем выдавать призы. Первый приз, например, за собачьи бега, — винчестер.

— Винчестер? — удивился Лось.

— Не удивляйся, Никита Сергеевич. У меня на это есть ассигнования. Ты спроси Айе, какой начался ажиотаж, когда стало известно, что первый приз — винчестер. Это же замечательный стимул для улучшения породы собак.

— Ну, добре. Посмотрим.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Ваамчо и Тыгрену задержала пурга. Они приехали на культбазу в тот момент, когда праздник уже начался. Оставив Айвама в яранге Рультыны, они подъехали к большому русскому стойбищу, к огромным домам, ярко освещенным большими лампами. Сквозь залепленное снегом окно Ваамчо разглядел множество людей, сидевших на скамьях.

— Пойдем, Тыгрена, внутрь. Видишь, на улице никого нет. Наверное, это большое собрание и все люди там, — сказал Ваамчо, оторвавшись от окна.

Они прошли по коридору и попали в большую комнату, переполненную людьми. Люди стояли даже в проходах дверей. Ваамчо протискался немного вперед и, подняв голову, ловил слова Лося. Тыгрена, затаив дыхание, смотрела на возвышение, где за столом сидели русские и чукчи. И вдруг среди них она увидела Айе. Он сидел среди таньгов и сам был одет как таньга. Айе весело шептался то с Андреем, то с Мэри, сидевшей рядом с ним. Тыгрене показалось, что Айе стал чужим. Он завернулся в матерчатые одежды, как и Лось и Андрей. А волосы? Как некрасиво лежат они на его голове!

«Вот он какой, машинный человек! — подумала Тыгрена, не отрывая взгляда от него. Она не слышала, о чем говорил Лось. — Чужим стал Айе! Зачем же звал он меня! Или учитель наврал мне, выдав свои слова за слова Айе? Но ведь рисунок был его?»

Горькое чувство охватило Тыгрену. Стало жарко и невыносимо тяжело. Она не могла заставить себя стоять здесь и решила уйти на мороз. Сильный мороз изгоняет тяжелые думы, как снег тушит огонь костра.

Тыгрена шагнула уже к выходу, как вдруг услышала голос Айе.

— Сейчас будет говорить Наталья Семеновна, — сказал он.

Да, это настоящий голос Айе. Совсем не изменился голос. Только стал крепче и смелей.

На возвышение поднималась белолицая русская женщина.

— Это очень хорошая женщина. Мы вместе с ней ехали на пароходе с Большой земли. Во Владивостоке я у нее жил, — пояснил Айе.

Женщина смелой походкой прошла к столу, тихо что-то сказала Айе и улыбнулась ему.

Затем лицо ее стало очень серьезным, даже строгим, и она заговорила быстро что-то совсем непонятное. Тыгрена смотрела на нее не отрываясь. В первый раз она видела белолицую женщину. Она заметила, что и Айе смотрит на эту женщину и слушает так, будто она рассказывает самую красивую сказку.

«А может быть, вот эта белолицая испортила Айе, устроив ему такую прическу и завернув его в русские одежды? Такая женщина легко может уговорить любого: смотри, как беспрерывно слетают с ее языка слова!» — с неприязнью подумала Тыгрена.

Наталья Семеновна вдруг замолчала, нагнулась к Айе и опять что-то сказала ему. Айе поднялся, одернул на себе матерчатый мешок с разрезом на животе и весело сказал:

— Сейчас я вам переведу, о чем говорила Наталья Семеновна. А потом она еще будет говорить. Она говорила: женщины должны быть равны с мужчинами…

Тыгрена настороженно прислушивалась к словам Айе, и все лицо ее загорелось от злобы и негодования.

«О, вдобавок он научился еще и врать! — думала она про Айе. — Разве он забыл, что рождение девочки считается удачей только наполовину? Разве он не знает, что женщины никогда не были равны мужчинам? Или он забыл, что ли, как меня украл Алитет из-под самого его носа? Что он говорит? Или он думает, что всего этого не было? Другим стал Айе. Он одинаково думает с этой белолицей русской женщиной».