Алитет уходит в горы

— Пусть начинает хотя бы с этого. Освоится, поучится, а там, к моменту перехода от ревкомовской системы к райисполкомовской, проведем ее в члены райисполкома. Знаешь, как она будет работать! Желание жить по-новому у нее уже теперь в кровь вошло: она выстрадала его, это желание, своей трудной жизнью.

А между тем Тыгрене странной и смешной казалась жизнь в деревянной яранге. Все здесь было необычно. Она с трудом отвыкала от своих привычек. Первые дни она даже уставала от новой жизни и удивлялась, как Айе так быстро ко всему привык. И все же жизнь с Айе, к которому она так стремилась, была очень хороша. С ним можно ко всему привыкнуть, даже и к такому неудобному деревянному жилищу.

Как-то Айе привез девочку-подростка и сказал:

— Тыгрена, это Берта. На одну зиму Рультына отпустила ее. Пусть живет у нас и играет с Айвамом. Не надо оставлять малыша одного, когда будешь уходить в больницу. Вон крючок на двери. Когда нас нет, можно запереть дверь. Так живут таньги на Большой земле.

Тыгрена рассмеялась и подошла к двери, рассматривая крючок.

— Медведь сюда не придет…

— А если Алитет захочет украсть Айвама?.. — вдруг испуганно сказал Айе.

Тыгрена насторожилась и, взявшись за крючок, почти крикнула:

— Берта, вот так закрывай дверь. Услышишь мой голос или Айе, тогда открывай.

Айе втащил «подставку» — кровать на высоких ножках — и, как знаток таньгинской жизни, начал устраивать постель.

Он взял Айвама, усадил его в кроватку и сказал:

— Пусть, Тыгрена, и он живет по-новому…

Мальчик смеялся.

— Айе, он не сумеет жить по-новому. Упадет — ногу сломает. Не станет охотником.

— Нет, тут загородки. Это русский мастер мне сделал. Смотри, как прочно. Айвам сам не захочет вывалиться. Он теперь все понимает.

Айе часто выезжал в соседние стойбища по каким-то русским делам и каждый раз привозил лучшие куски тюленьего мяса. Иногда Айе не возвращался по два, по три дня. Тыгрена грустила.

— Берта, — сказала она однажды, — скоро вернется Айе. Давай таньгинскую пищу делать.

— Давай. Я видела, как Рультына готовила Чарли особую еду.

— И я видела, американ Джим учил меня.

Тыгрена очень смутилась, когда за приготовлением котлет ее застала Наталья Семеновна. Ей стало стыдно, что ее увидели за такой работой. Тыгрена быстро закрыла оленину и спрятала в угол.

Чтобы не смущать Тыгрену, Наталья Семеновна подошла к Айваму и стала играть с ним. Он, смеясь, тянулся к ней и говорил что-то по-чукотски. Тыгрена, скрывая радостную улыбку, неотрывно следила за ними. Ей нравилось, что Наталья Семеновна любит Айвама. Они все еще плохо понимали друг друга, но чувствовали взаимную симпатию.

Наталья Семеновна принесла ситец и, показывая на Айвама, объяснила, что мальчику нужно сшить белье. Она скроила рубашку и вместе с Тыгреной стала шить.

Вечером Наталья Семеновна принесла ванночку, налила теплой воды и посадила в нее Айвама. Мальчик громко расплакался. Тыгрена еле сдерживалась, чтобы не вырвать сына из рук Натальи Семеновны, Но Айвам вдруг перестал плакать и рассмеялся.

Летели брызги, будто в лужице воды хлопал крыльями утенок.

— Хорошо, Наташа, хорошо! — говорила Тыгрена по-русски, хотя в душе не разделяла этой праздной затеи.

И все-таки ребенку от этого не было плохо, словно он и в самом деле рожден для новой жизни. После воды он крепко уснул. Тыгрена ушла на свое дежурство в больницу.

Одетая в белый халат, затянутая в талии поясом, она казалась выше ростом. Вокруг были веселые, простые люди. Весело было и Тыгрене.

«Вот она какая, новая жизнь!» — думала Тыгрена.

Поглядывая на нее, доктор говорил фельдшерице:

— Смотрите-ка на мадам Айе. Что значит одежда для вашего брата! Совсем меняет облик человека.

— Что-то, доктор, вы часто начинаете поглядывать на нее. Придется сочинить телеграмму вашей жене, — сказала фельдшерица.

— А что вы думаете? Она привлекательная женщина.

Доктор разрешил Тыгрене навещать Айвама. Не одеваясь, в одном халате и белой косынке, в мороз, она часто бегала домой. Айе любил смотреть на нее в такой одежде и называл ее русской шаманкой. Тыгрена смеялась. Она снимала халат, надевала его на Айе, завязывала пояс и неудержимо хохотала. Смеялся и Айвам.

Айе, с важностью надув щеки, разглядывал себя в зеркальце и тоже хохотал.

— Научи скорей меня, Айе, разговаривать по-русски. Скучно работать в больнице только руками и глазами.

Однажды поздно вечером она прибежала из больницы, с шумом распахнула дверь в коридор и столкнулась лицом к лицу с Алитетом.

Тыгрена побледнела и бессознательно отступила назад. С широко раскрытыми глазами, молча, точно одеревенев, она в упор смотрела на озлобленное лицо Алитета.

Маленькие глаза Алитета в узких щелках остановились, и он строго спросил:

— Кто тебя завернул в это белое, как снег, полотнище?

Тыгрена молчала, не в силах сдвинуться с места. Глаза остановились на блестящем медном кольце ножа «ремингтон», висевшего на поясе Алитета.

— Ты перестала быть чукотской женщиной и не боишься нарушить закон нашего народа? Ты думаешь, твой безумный поступок угоден духам?

Тыгрена отступила на шаг. Ей хотелось кричать, но она не могла.