Алитет уходит в горы

— Да и зачем на берегу начальники? — спрашивал Туматуге. — Никогда их не было. Люди жили и рождались без начальников. Их выдумал бородатый русский. А зачем? Никто не знает. Наверное, бородатый захотел развести на берегу свое племя начальников-присидателей? Так говорит Корауге. А Корауге знает жизнь!.. Корауге сказал, — продолжал Туматуге, — что медведь учуял присидателя и пришел так близко к берегу. Этого никогда еще не было. Бурый медведь — житель гор. Зачем бы ему приходить сюда?

«А пожалуй, правда, — думали охотники, — не задирал же медведь старика Вааля, когда Ваамчо не был присидатель».

И людям все стало сразу понятно. Они лишь удивлялись тому, как правильно все это разгадал шаман Корауге. Самим бы и не догадаться! Новое слово «присидатель» носилось по побережью, как птичье перо, подгоняемое бурей.

Эта новость проникла и в ярангу председателя родового совета Ваамчо. Ее принесла взволнованная Алек. Она положила лед в кадку и со страхом рассказала Ваамчо о том, как Корауге узнал о замыслах медведя. Будто медведь должен еще прийти и задрать ее, Алек, если Ваамчо останется начальником.

То, что рассказала Алек, еще больше омрачило Ваамчо. И председатель родового совета стал думать так же, как думали все люди стойбища Энмакай.

Из засаленного ящика Ваамчо вытащил бумажку, которую оставил Лось. В бумажке было сказано, что товарищ Ваамчо — председатель Энмакайского родового совета. Ваамчо не умел «разговаривать» с бумажкой, но об этом разговаривал с ней сам русский начальник. Тогда все это было забавно, даже вызывало улыбку, а теперь вот к чему привела эта забава: медведь задрал отца.

Ваамчо долго вертел в руках бумажку, смотрел на нее и все думал, думал.

Алек присела рядом с ним. Одним движением плеч она опустила меховую одежду, прижалась к спине Ваамчо и, взяв руку мужа в свою, тихо проговорила:

— Ваамчо, люди велят сходить тебе к Корауге… Я знаю, ты не любишь его. Но все равно надо идти… Люди не станут говорить зря. Человек, живущий в моем животе, сильно хочет, чтобы ты сходил к Корауге. Он не хочет, чтобы еще приходила беда в нашу ярангу.

Ваамчо взглянул на жену. Глубокая печаль была на его лице. Он положил руку на ее живот, погладил его и сказал:

— Скажи ему, этому человеку, живущему в тебе, что я пойду сейчас к Корауге.

Ваамчо накинул кухлянку, свернул бумажку, опустил ее за пазуху и вышел.

Сияющим, довольным взглядом проводила его Алек.

Склонив голову, Ваамчо молча влез в полог шамана, как провинившийся подросток. Корауге сидел один, скоблил голову когтистыми пальцами и ловил насекомых.

Не дождавшись обычного приветствия, Ваамчо поднял глаза на шамана и сказал:

— Корауге, теперь и я знаю, почему погиб мой отец. Вот она, бумажка-присидатель.

— Дай-ка ее сюда! Ее надо разглядеть как следует! — недовольно прохрипел Корауге.

Шаман сощурил глаза, трясущимися руками разгладил бумажку на своей голой коленке и пристально стал рассматривать ее на свет жирника.

— Ишь какая! Из рук вырывается! — глухо сказал он.

Корауге вцепился ногтями в бумажку и долго смотрел на нее, затаив дыхание.

Ваамчо не сводил с него глаз.

— Придвинься ко мне! — поманил его Корауге. — Смотри сам… На ней виднеются горы!.. Видишь? А вот с краю выглядывает медвежья голова…

Ваамчо взглянул, и чувство великого страха овладело им. Внизу, там, где стояла печать, действительно будто выглядывала медвежья голова, виднелись и очертания гор.

— Перестань быть присидателем! А бумажку надо сжечь на костре, на таньгинском костре. Наскобли стружек из таньгинских дощечек, полей их таньгинским светильным жиром и… спали ее! Берегись, чтобы ее зловонный дым не пошел на яранги. Пусть соберутся все люди стойбища. Пусть смотрят, как она будет корчиться и шипеть, беспомощная и бессильная против духов. Не сделаешь так, придет Он и задерет Алек, когда Алек будет собирать съедобные корешки растений. На, забери ее!

И шаман Корауге с отвращением отбросил бумажку.

Ваамчо поймал ее и вылез из полога. В сенках он встретился с Тыгреной. Он неловко улыбнулся ей и тут же испугался ее взгляда. Тыгрена поддерживала руками свой большой живот и смотрела на Ваамчо немигающими глазами. Она махнула рукой в сторону двери и тихо сказала:

— Ступай! Какой ты, Ваамчо, глупый тюлень!

Ваамчо прибежал домой и торопливо рассказал жене о разговоре с Корауге.

Алек выслушала его, трепеща от страха.

— Скорей сожги ее, Ваамчо! Скорей! Я боюсь!

— Алек, а может, обманывает Корауге? Он недобрый шаман. Он злой и коварный.

— Нет, Ваамчо, не обманывает. Зачем ты говоришь такие слова? Вот тебе дощечки от ящика. Скорее наскобли стружек, а я пойду сказать людям, чтобы собирались к костру.

Вскоре люди пошли на окраину стойбища. На снежном холмике, где когда-то Ваамчо зарезал свою любимую собаку Чегыт, он разложил стружки. Люди полукругом обступили костер и с затаенным дыханием следили за шаманом. Корауге вынул из-за пазухи бутылку с керосином, побрызгал на стружки и сказал:

— Поднеси спичку!

Ваамчо поджег костер, который вспыхнул так быстро, что ему пришлось отскочить.

— Скорей бросай, — торопил шаман.