Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)

– Я мужикам расскажу, что самого Зеркальцева встретил. За ручку держал. – Дальнобойщик протянул свою широкую теплую ладонь и сильно сжал пальцы Зеркальцева. – А на счет этих лесных оборотней – это вы точно сказали. Здесь сплошь колдуны живут.

– Да это я пошутил. Вы должны были почувствовать иронию.

– Да нет, точно. Вы у них ведро грибов покупаете, в мешок ссыпаете. Домой приезжаете, а там камни. Банку с ягодами берете, дома достаете, а там песок.

– Вот уж не думал, что в моей шутке есть доля правды. – Зеркальцев усмехнулся, глядя в синие глаза дальнобойщика, стараясь угадать, ни разыгрывают ли его. Но лицо дальнобойщика было искренним, заговорщицким, в нем появилась суеверная робость.

– Вообще эти места недобрые. Вы поедете, километров через тридцать начнутся места нехорошие.

– Чем нехорошие?

– Во-первых, связь пропадает. Вышки стоят, а связи нет. Будто рации и телефоны глушат.

– Может быть, холмы? Или какие-нибудь другие экраны?

– Именно другие. Аномалия. Не только связь пропадает, но и машины.

– Как так, машины?

– Бесследно. Из пункта «А» выбывает, а в пункт «Б» не прибывает. Ни следов аварии, ни следов нападения – ничего! Будто машину подхватывают и уносят на небо.

– Были такие случаи?

– Этой весной «форд фокус» пропал. В прошлом году «жигули» пятой модели. А в позапрошлом колесный трактор. Думали, бандиты на запчасти разбирают. Ну ладно, «форд» или, к примеру, «Вольво-ХС90». А кому нужен жигуленок помятый или трактор «Беларусь» с допотопных времен? Тут дело в другом. – Дальнобойщик оглянулся, не подслушивают ли их, перешел на шепот. – В это место НЛО прилетают. Забирают машины для исследований. Один раз чуть меня ни забрали.

– Это как же? – Зеркальцев видел, что дальнобойщик не шутит. Мучительно сдвинул брови, потускнел, ссутулился, словно над ним нависла невидимая тяжесть, давит его к земле.

– Осенью ехал. Уже темно было, ближний свет врубил. Думаю, дотяну до кемпинга, здесь переночую. Вдруг вижу, передо мной по шоссе шар скачет, белый, как ртуть, и брызги огня летят. Думаю, шаровая молния, как бы не сожгла. Торможу, и она тормозит. Встаю, и она останавливается. И все время скачет, вверх-вниз, вверх-вниз. Двинул на нее, а она отскакивает. И что интересно, двигатель тягу теряет. Дави не дави на газ, еле плетусь. Потом шар как прянет, полыхнул и ушел вверх. И сразу тяга вернулась. Доехал, переночевал.

Утром машину оглядываю. Никаких повреждений. Только зеркало все в мелких трещинках, как в паутинках. И на брезенте вроде копотью беркут нарисован. Я потом ребят попросил, они мне краской беркута нарисовали.

Зеркальцев посмотрел на фуру – оранжевая злобная птица нацелила крючковатый клюв, распушила перья.

– Да, интересные здесь места, – задумчиво произнес Зеркальцев, залезая в машину.

– Уж вы аккуратней, – напутствовал его дальнобойщик. – А я мужикам скажу, с самим Петром Зеркальцевым беседовал. – И снова на Зеркальцева смотрело открытое лицо Валерия Чкалова, и за окном внедорожника проплыла оранжевая хищная птица.

Он проехал десяток километров, думая, как в следующем, вечернем, репортаже расскажет о странных и забавных поверьях, что бытуют среди дальнобойщиков, верящих в колдунов и пришельцев. Потом он с благодарностью подумал о ХС90, который успешно справлялся с продавленной в асфальте колеей. Казалось, толстые шины сами избегают опасных углублений, плотно льнут к полотну, упруго шелестят по шоссе. Он взял телефон, собираясь позвонить на радиостанцию, но обнаружил, что связь пропала. В телефоне беспомощно пульсировала зеленая колбочка, стараясь отыскать сеть. Зеркальцев вдруг испытал необъяснимую тоску, сердечную пустоту, душевную тяжесть. Их природа странно коренилась в темном, обступившем шоссе осиннике, в узкой полосе открытого неба, где неожиданно скопились тучи, в каком-то промелькнувшем у обочины ворохе хвороста. Ему казалось, что на грудь его легла холодная щупальца со множеством присосок, пьет его кровь и тепло, и он теряет силы, задыхается и вот-вот может выпустить руль.

Впереди над осинником возвышалась одинокая ель, мертвая, обугленная, с обломанными ветвями. Вид этого черного мертвого дерева, воздетого к небу, вызвал в нем смертельную немощь, невыразимую печаль. Словно здесь, у этого черного дерева, оборвется его жизнь, и он знал об этом с самого детства. С того серого морозного дня, когда мальчиком вышел на ледяной бесснежный двор с бетонным фонтаном, и его детская душа уже знала все о будущей смерти, и об этой дороге, и об этом островерхом обугленном дереве.