Алька. 89

Иногда, правда, получалось времечко и сэкономить. Придя заказывать «Чайку» для свадебного кортежа, я очень обрадовался, увидев вместо длиннющей очереди только одного человека, мне-то рассказывали, что отстоять придётся часов десять. Я плюхнулся на соседний стул, спросив: «Последний? За тобой буду. Слушай, как хорошо-то, а мне такие ужасы рассказывали». Парень посмотрел на меня грустными глазами, протянул листок и карандаш и сказал: «Запишешь следующего за тобой и можешь уходить. Передай ему, чтобы он поступил так же. Также передай, что первая перекличка в двенадцать ночи, потом через два часа, а часам к пяти лучше подойти и встать в живую очередь». – «А зачем?» – «Ломщики приходят, на чужие места своих запихивают, потом не всунешься». – «А им зачем?» – «Потом места в очереди продают». – «Охренеть. И сколько стоять придётся?» Парень посмотрел в список, подумав, сказал: «Если повезёт, то завтра днём часа в два-три попадём». Я был в шоке, потратить в реальности сутки на то, чтобы с кандибобером протащить свои зады и зады свидетелей двадцать минут в «Чайке» от дома до загса, million pardons, до Дворца бракосочетаний и обратно! Разговаривая, обратил внимание, что невдалеке в коридоре есть ещё дверь, и спросил: «А там что?» – «Волги» оформляют». Сердце моё наполнилось благодатью, я встал, зашёл в кабинет, оформил заказ и ушёл с ощущением счастья. Жена, правда, до сих пор пеняет, что её лучшая подруга в ЗАГС ехала на «Чайке», а она на «Волге», увы, теперь никак не исправить, да и тогда ничего сделать было невозможно.

Шестого сентября часов в девять утра раздался дверной звонок, я открыл дверь и опешил: в дверях стояла девушка по имени Людмила, с которой у нас в пятнадцать часов была назначена регистрация акта гражданского состояния, в смысле, бракосочетание. Явиться утром к жениху, одна, в такой день… Куртуазность поведения была нарушена полностью. Я поинтересовался целью её визита, Милка сказала: «Чего ты застыл в дверях, как памятник Ришелье, дай пройти». – «Зачем?» – я от всех хлопот, которые сыпались на меня, тупил. – «Затем, у нас воды горячей нет». – Из-за спины меня окликнула мама: «Алек, да дай ты ей пройти, ей ещё собираться надо. Я ж тебе вчера говорила, что она с утра придёт помыться». Кто говорил, что говорил, когда говорил, кому? Не помню. Хотя всё может быть. Я пошёл завтракать. Позавтракав, я пошёл в парикмахерскую, попросил слегка подравнять, не больше. К часу пришёл свидетель с моей стороны, парень Танюхи, Милкиной закадычной подруги – Димка Мурзин. Пришло такси, я надел новый костюм, повязал белый галстук, влез в новые туфли, пора прощаться с вольной жизнью.

К этому времени квартирка наша была набита моими родственниками, приглашёнными на свадьбу. У меня была мысль: во Дворец бракосочетания ехать вчетвером, только мы с Людой и свидетели. Мне казалось, что так будет значительней, торжественней, красивей. Ну а вся родня и друзья встретят нас у подъезда. Но когда я у выхода собрался сообщить им это, Катька вдруг, повернувшись ко всем, произнесла: «Всё, идём все вниз, поймаем такси, пока они там Милку выторговывать будут, мы до ЗАГСа доберёмся». Нет, ну не зараза, обломала все мои планы. Ну, с другой стороны, тоже не беда.

У Милкиного подъезда дежурили какие-то местные тётки, традиция велит не пропускать жениха к невесте, пока он не заплатит выкуп. Организатора этой затеи я знал – тёть Аня Богуславская, мать Славки, пацана из нашей компании, они с Людмилой работали в одном почтовом ящике. Но это ж в некотором смысле игра, и мы тоже решили поиграть, развернулись и перед их носом двинули в соседний подъезд. Дело в том, что по прихоти архитектора эти подъезды, начиная с восьмого этажа, были соединены сквозными проходами. Конечно, непосредственно через Милкин подъезд путь был существенно короче, но у нас был шанс, вдобавок мы были помоложе. Ну весело же. Но тётки не захотели устраивать забеги наперегонки и что-то возмущённо завопили нам вдогонку, нам стало жалко портить им праздник, и мы вернулись. Сторговались на бутылке водки, пригоршне мелочи, где-то около трёхи, и кульке конфет. Поднялись на шестой этаж, Милка моя была уже при параде, фате, вся начепуренная. Что-то, наверно, говорил я, мой свидетель, её свидетельница, не помню. Запомнились слова тёщи, она, сказав: «Платком вытирайся, над моей дочерью не измывайся», вручила мне носовой платок и пустила слезу.