Алька. Огонёк

На даче была скважина и ручная колонка, воду для полива добывали бесконечно, качая её рукоятку, причём, если ты останавливался на секунду, чтобы поменять полное ведро на пустое, вода уходила, и нужно было начинать всё сначала. Со временем Виталий Петрович оборудовал систему полива с электрическим насосом и баком накопителем на башне. Недостатком системы было то, что её запуск затруднительно было осуществить в одиночку, нужно было качать ручную колонку до тех пор, чтобы полилась вода, затем включить рубильник запуска двигателя и открыть вентиль, соединяющий скважина насос и бак накопитель. Как я понял через годы, став инженером, изменив порядок действий, можно было запуск без помощника, Виталий Петрович просто не понял или забыл порядок действий при включении насоса, надо было сначала открывать вентиль, а затем включать насос. Тогда при открытии вентиля вода из бака накопителя текла бы обратно в скважину и заполняла бы трубу скважины до уровня грунтовых вод, в струе не было бы разрыва, после включения работающий насос сразу бы начал подавать воду в бак накопитель. Чтобы всё срабатывало, необходимо было бы после полива оставлять в баке литров двадцать воды, скважина была неглубокой, литров пятнадцать вполне хватало бы. Но в нашем большом коллективе не было одного инженера-механика, Эдгар был прибористом, вот мы и маялись.

Бывало, мы с бабкой и ссорились, однажды в возрасте лет шести я расплевался с бабкой напрочь, обругал её бабкой-косолапкой, после моих слов она схватила хворостину и попыталась меня догнать и отхлестать. Когда её план провалился, я заявил, что не могу находиться с ней рядом и минуты, поэтому убываю в Москву. Вопреки моим ожиданиям, она не рухнула на колени и не поползла ко мне, протягивая руки с мольбой о прощении, а сухо сказала: «Поступай как хочешь», – развернулась и пошла по своим делам. Ну, ничего себе!

Деваться было некуда, мужик я или батон за тринадцать копеек? И я в майке и труселях потащился на станцию. Мне уже не раз приходилось ездить из дома на дачу с матерью или бабушкой, дорогу знал назубок. Читать я ещё не умел, но в какой стороне Москва, представлял, билет, по возрасту, мне не нужен, и понимал, что обойдусь без знания расписания поездов, сяду на первый в направлении Москвы и покачу. Так и произошло, часов в семь вечера приехал в Москву на Казанский вокзал, дошёл до Каланчёвки, там была конечная остановка нужного мне трамвая, сел на семёрочку и через полчаса был у нашего дома. До звонка я не доставал, поэтому развернулся спиной и стал лупить пяткой по двери, пока минут через пять из-за двери не раздался испуганный мамин голос: «Кто там?» – бунт мой и побег произошёл посреди недели, на выходные меня оттранспортировали обратно. Мы подулись с бабулей пару дней друг на друга, я уяснил, что шантаж с ней не пройдёт, она поняла, что ей меня уже не догнать и хворостину надо держать поближе, и снова зажили душа в душу. Бабуля нас любила, но никогда не сюсюкалась с нами, умела держать спокойный, ровный тон в разговоре.

Как-то раз, мне тогда было уже лет тринадцать-четырнадцать, бабушка подозвала меня и протянула фотографию, на фото был я именно в этом возрасте, стоящий с велосипедом, рядом двое незнакомых мне парней, такого же возраста, тоже с велосипедами. Я разглядывал и не мог ничего понять, несомненно, это был стопроцентно я, но одетый в одежду, которой у меня никогда не было, я не знал никого из тех парней, с кем был изображён на фото, и у меня не было велика. Я был растерян, всё никак не мог сообразить, в чём дело, а бабулечка хохотала надо мной до колик, потом сжалилась и сказала: «Это твой отец». Сказать, что меня это поразило до невозможности, ничего не сказать, я был даже подавлен – это было одно лицо, та же сутуловатость. Сходство наше в детском возрасте было поразительным, наверно, это была ещё одна из причин тёплого отношения бабушки ко мне.