Алька. Огонёк

Футбольного поля с воротами у нас не было, и в футбол гоняли на площадке для общего сбора, играли в волейбол, просто для интереса. Каждую смену у нас был волейбольный турнир с участием команд из соседних лагерей. Была городошная площадка, бывало, ставили фигуры, кидали биты. Невдалеке от лагеря протекала небольшая речушка шириной метров пять не более и глубиной по щиколотку, но была у неё заводь, шириной метров семь-восемь, довольно глубокая в центральной части. В этой заводи меня научили плавать во вторую мою поездку в лагерь. В хорошую погоду нас водили туда купаться, ходили обычно отрядами, в воду запускали человек по десять. Однажды во время купания пара ребят, переплыв заводь, стали звать меня на свою сторону, я отнекивался, мол, плавать не умею, но пацаны мне: «Да ладно, что ты пару метров не проплывёшь?» Там и в самом деле надо было преодолеть метра три. Я прикинул, ну чего там, как-нибудь добултыхаюсь, и задвинул на противоположную сторону. Но, увы, проплыв метра полтора, несмотря на мои отчаянные старания, благополучно пошёл ко дну, глотая воду. Меня вытащил кто-то из ребят первого отряда, и у них моментально созрел план научить меня плавать. Я ещё не успел откашлять всю налившуюся в меня воду, как они подхватили меня и потащили к реке. Методика моего обучения была чрезвычайно проста: войдя в воду, они встали с двух сторон, взялись за руки, уложили меня на них как на носилки и пошли на глубину. Там они чуть отпускали меня, и я начинал барахтаться, пытаясь удержаться на плаву, когда я уставал, они меня чуть поддерживали. В результате чувство воды появилось у меня на второй день, деться просто было некуда, как научиться, за каждый сеанс обучения я наглатывался столько воды, что не мог потом смотреть на любую жидкость без содрогания. Через три дня под их контролем я уже уверенно переплывал заводь, то есть мог проплыть пару метров.

Один раз в смену была какая-нибудь пионерская игра, лагерь делили на две команды, одни охраняли знамя, другие пытались его потырить. Поскольку позволить украсть знамя было бы идеологически неверно, выигрывать всегда должна была команда, охраняющая знамя, но игра теряла смысл, и вводились всякие дополнительные условия, при которых команда, охраняющая знамя, могла бы проиграть, но знамя осталось бы на месте. Однажды я с двумя такими же охламонами, будучи в составе команды, охраняющей знамя, подвёл нашу команду, и она проиграла. По условиям игры наша команда должна была, кроме всего прочего, не допустить на территорию вражеских лазутчиков. На инструктаже нас проинформировали, что через лагерь проходит тропинка, по которой могут проходить сотрудники рядом расположенного совхоза. Нас троих поставили у калитки и сказали, чтобы до прихода новой смены мы никого не пускали. Что мы и сделали, закрыли калитку на щеколду и стали ждать, но никто к нам и не рвался: ни сотрудники совхоза, ни прохожие – мы торчали на заборе, болтали, ждали, когда придут сменщики. Через час на тропинке появилась сгорбленная старуха с клюкой, которая, приковыляв к забору, стала ломиться в калитку. Мы втроём наперебой ей объяснили, что у нас игра и до вечера никого пускать не велено, бабка пригорюнилась и начала канючить, что ей позарез нужно куда-то, где без неё загнётся некормленая внучка, что обойти наш лагерь ей никак невозможно и лучше будет, если мы её тут и прикопаем, что у неё больные ноги, и задрав подол рваной юбки, демонстрировала, страшные изъязвлённые старческими хворями ножищи, затем, привалилась боком на забор и заплакала, точнее, заревела как белуга. Мы сползли с забора, провели совещание и единогласно решили бабку пропустить, игры играми, а старуху жалко. Отворили калитку. Бабка рассыпалась в благодарностях, как-то мерзотно хихикнула и бодрым галопом запылила по тропинке. Минут через пятнадцать горн заиграл отбой, мы снялись с поста и помчались к месту сбора, где нам объявили, что наша команда проиграла, ибо три лопуха, дежуривших у калитки, пропустили вражеского лазутчика, который скрывался под личиной бабки, оказавшейся, на самом деле, пионервожатым третьего отряда. Он, подлец, был студентом первого курса театрального вуза, даже ноги, гад, себе загримировал. Вот и верь после этого людям.