Алхимия

Но быт — в отличие от бытия — всегда не от Бога. И потому первобытного в художествах не бывает, потому что быт практичен, то есть привычен… Вторичен — третичен… А бытие — только что и вдруг. Как снег на голову. Оно — черт из табакерки или, что почти то же, Deus ex machina.

У всех оно так, да будь они хоть и неграми преклонных годов. И здесь как раз подворачивается «Искусство негров» Владимира Маркова (Волдема-ра Матвейса) (1877–1914), посмертное издание, Петербург, 1919[232].

Автор воспроизводит старую ритуальную песню, которую поют при погребении в некоторых африканских племенах. В ней рассказывается, как строили подземный купол могилы:

Умерший царь лежит под землей.
Река плачет…………….
Мы над землей воздвигли этот дом,
Мы покрыли этот дом землей,
Мы утоптали землю ногами,
И наши жены прибивали ее деревом.
Мы умерщвляли быков и кровью их заливали землю,
Женщины били по окровавленной земле.
Мы носили туда солому и дрова,
Мы разводили над землей огонь,
Мы уносили золу,
Мы носили сюда землю,
Мы топтали землю ногами…

и т. д., и т. д. (с. 20).

Далее Марков реконструирует технологию «бытового» обустройства могил. Оно-то и может быть первобытным. Самая же песня ритуально бытийственна, бытийственно молитвенна. Каждый раз первобытийст-венна. Словарь-минимум это первобытийство своей минимальной минимальностью лишь подчеркивает. Этот словарь краток (карманный, так сказать, словарь), сакрально значим в каждом своем слове (то есть по-особому необходим людям). И тогда бытие отождествляется с бытом в священном — ритуально-поэтическом, первовзорно-первослушном — тексте, неизменном на веки вечные. Как только что и… навсегда.

Вечно живой мир смерти…

Вот эти ключевые слова: царь, земля, река, дом, жена (жены), дерево, бык (быки), кровь, солома и дрова (то, что горит), огонь, зола.

Одиннадцать ключевых слов (существительных), глагольно сообразивших бытийственный быт смертной жизни (= жизненной смерти): воздвигли, покрыли, утоптали, прибивали, умерщвляли, заливали, били, носили, разводили, уносили — носили, топтали. И тоже одиннадцать (только теперь уже глаголов).

А река плачет… Сама по себе плачет. Не по воле людей…

Но слово все-таки одно. Оно — Земля. Но многажды повторенная Земля — каждый раз другая земля: земля, под которой умерший царь; земля, на которой дом; земля, под которой дом; утоптанная земля; земля, прибитая деревом; земля, специально залитая кровью умерщвленных быков; окровавленная земля, которую били; земля, на которую носили солому и дрова; земля, над которой разводили огонь; земля, с которой уносили золу; земля, которую вновь приносили; земля, которую топтали.

А река плачет…

Минимум слов. Менее того: оно — одно… Земля. Зато максимум ее вариаций: одно многого, многое одного. Пульсирующее Слово-дело. Сжимающееся — расширяющееся. Звезда-пульсар. Вселенная Фридмана. Наивное (первовзорное — первозвучное) каждое в отдельности и хитросплетенные констелляции всех слов вместе, вновь представляющие простодушие коллективного плача.

А река плачет…

Все плачут как один. А в одиночку никто не плачет. И Земли как таковой тоже не бывает. Она бывает только в разновидье жизни на ней. На разных землях. И всех — наших. И никогда не моих. Но… индивидуально разных.

Словарь-минимум. Словарь-максимум. Два — в одной жизни-смерти…

Так выглядит словарь «Земля», так сказать, в миру (хотя и в смерти-жизни).

Но не менее детально все словесно-чувственные разновидности гнездового слова Земля разнесены, так сказать, среди высшего управления (богов-управленцев по ведомству Земля). Марков отмечает, что в сакральном негрско-племенном тотемном пантеоне богов — ихнем, если можно так выразиться, «Совмине» — под началом высшего бога Олоруна (бога загробного мира) были: Одудуа — бог Земли (вообще), Аганью — бог сухой земли, Иемая — богиня мокрой земли (с. 30). Марков поясняет, что эта самая Иемая была матерью шестнадцати богов (не пугайтесь: речь сейчас не о них).

Ясно, что уход от самоценности слова как слова впервые (слово во плоти) здесь очевиден. Но в онтологии, а не в художествах.

Но Марков и на художества переносит символоподобные «закавыки». Он пишет (речь об особенностях скульптурной пластики): «Посмотрите на какую-либо деталь, например, на глаз; это — не глаз, иногда это щель, раковина или что-нибудь ее заменяющее, а между тем эта фиктивная форма здесь красива, пластична — это мы и назовем пластическим символом глаза» (с. 38).