Алхимия

Познавать. То есть жить. Никто не знает, насколько свободен человек! Особенно Власть об этом без понятия. Она способна только портить жизнь. Только в древнегреческом и латыни она не могла учесть антисоветчины. Вот наконец и разгадка, которая раскрывается только в тексте; вот секрет столь неожиданного успеха Аверинцева и Гаспарова, Комы Иванова и Рабиновича (Лосев уже свое отсидел): мертвые языки не врут, они уже не могут меняться. Ишь, евреи! вздумали сделать свой мертвый язык живым.

Академик Раушенбах (немец) отказался от заманчивых американских предложений: «Я не хотел бы жить в стране, в которой не было Средневековья». Средневековье в России, выходит, было. Быть может, и раннее, но зато непройденное. Как и Просвещение. Страна вечного Возрождения. Как Япония Восходящего Солнца. Античности у нас точно не было. Когда меня спрашивают о русском менталитете, то своим, озлившись, я говорю, что он происходит от слова «мент». С западными интеллектуалами начинаю рассуждать о невозможности перевести на русский слово «айдентити». С более широкой публикой утверждаю, что русские — это недополучившиеся немцы, евреи и японцы. И все спрашивают: почему японцы? А вот потому, говорю. И начинаю, последовательно, с немцев.

Выделим 03. Японцы. А вот потому, что в Японию меня не выпустили, чтобы я раньше до всего не додумался, а в Армению — пожалуйста, и в аспирантуру — пожалуйста. Тут и Рабинович катится по Садовому Кольцу как солнце. В ЦДЛ! — вот лозунг мой и Рабиновича.

Он завершает в моем менталитете Средневековье. А то я только слышал о Блаженном Августине, а так, пожалуй, слабо отличаю его от Франциска Ассизского. Раздельны лишь тосты за того и за другого. Средневековье было не такое уж темное, как оказывается. Поэтому и понадобился свет инквизиционных факелов, для поджога. Тогда же их и начали особенно гонять, евреев. Так ли уж интересна алхимия? Может, стоит извлечь гомункулуса? Обрести айдентити? Чего действительно нельзя простить еврею, так это неоспоримости его принадлежности.

Евреи каждый состоит из Я, поэтому так непосредственно соединяются в формулу МЫ.

МЫ можно простить только Рабиновичу. Рабинович = это наше МЫ. Про Рабиновича как-то нелепо сказать, что он еврей. Он может быть украинским, белорусским, молдавским, но он русский.

Он вызывает благодушную хаймскую улыбку даже у погромщика. Наш. Наконец-то! Я — это я, потому что он — это он. Вот почему писать честно при свободе слова стало так противно. Стыдно задним числом, совестно перед языком. Хоть в мусульманство переходи! не так лживо.

Зачем было немке Екатерине Великой выдумать две точки над буквой Е? Зато я помню, кто мне рассказывал про того, кто первый выдумал запятую… Опять же Рабинович. Кто рано встает, тому бог подает… У Рабиновича день начинается рано — он петушок: «Вставай, брат Битов, пиши мой текст «Рабинович как зеркало русской национальной идеи»». «Взрослый вы уже человек, Вадим Львович, а все шутите». (Так сказал Твардовский Заболоцкому, прочитав в предложенной в «Новый мир» подборке следующие строки в стихотворении «Лебедь в зоопарке».)

Плывет
Белоснежное диво,
Животное, полное грез…

И кто мне скажет, что лебедь не животное?

Абдусалам Гусейнов. Рабинович и Бог

Написав вынесенные в заголовок слова, я тут же испугался: а не принижаю ли я Рабиновича? Согласятся ли его креативный ум и вольнолюбивая душа всего лишь удовольствоваться высотой, которую один из его соплеменников уже достиг много веков назад? Рабинович чувствует и мыслит себя как нечто единственное и в том смысле, что никто не может его заменить, и в том смысле, что он сам являет собой новую форму бытия, для понимания и оценки которой не существует никаких заданных критериев. Поэтому, видимо, любое утверждение, которое устанавливает связь Рабиновича с чем-то, выводит его из чего-то, подводит подо что-то, которое содержит в себе какие-то другие слова, помимо слова «Рабинович», любое такое утверждение может быть им воспринято как неадекватное. Рабинович превратил свое имя в понятие, но именно в качестве имени — он не перешел, не излился в какое-то понятие, став русским поэтом, талантливым философом, известным культурологом, признанным исследователем алхимии, хотя все это говорится о нем и говорится справедливо. Он плюс к тому и сверх того сам стал понятием.