Алхимия

Но тут в историю включается Иоганн Иоахим Бехер, университетский профессор химии, лейб-медик у майнцского курфюрста, искатель «огненной материи», в некотором роде предтечи флогистона. Ловкий Бехер тайно отправляется в Гамбург, настойчиво склоняя простоватого купца на службу к герцогу Макленбургскому. То же, впрочем, делает и Лейбниц, перехитривший Бехера и, как мы теперь уже знаем, купивший этот секрет у Бранда. Продавая секрет, Бранд, рассчитывающий на большее, ограничивается лишь светоносящим толкованием своего открытия, умалчивая о возможной философскокаменной его природе, мысль о которой все еще не покидает купца, всецело погрузившегося и безраздельно пребывающего в мифической утопии о философском камне. Тем временем Кункель выведал у Бранда кое-какие подробности и стал сам нарабатывать фосфор, несколько видоизменив способ. Его друг Каспар Кирхмейер публикует трактат с таким названием: «Постоянный ночной светильник, иногда сверкающий, который долго искали и лишь теперь нашли».

Как раз в это же время Винченцо Каскариола, башмачник из Болоньи, прокаливая камни, замечает, что один из них и по охлаждении светится ровным фосфорическим светом («Болонский камень»). Вскорости саксонский судья Болдуин получает нечто похожее, обрабатывая мел «крепкой водкой» (азотной кислотой). Немецкий естествоиспытатель тоже замечает свечение при смешивании нашатыря с хлористым кальцием (если воспользоваться современной терминологией). Это был «Гомбергов фосфор». Все эти «фосфоры» светились лишь после предварительного направленного освещения (в отличие от фосфора Бранда-Кункеля). Это происходило почти одновременно и независимо. Светоносец становится не чудом, а фактом общественного сознания. Сверхъестественное вытесняется естественным. Миф дегерметизируется, входя в иную жизнь, но также и впуская эту иную жизнь в свои пространства, в которых когда-то было засвидетельствовано чудо Хеннига Бранда — единственное, единократное, невоспроизводимое.

Фосфорная авантюра продолжается… 17 мая 1677 года Крафт дает решающие гастроли на заседании Королевского общества в Лондоне с участием прославленного Роберта Бойля. На вопросы английского химика Крафт отвечает уклончиво, туманно намекая на мочу («некое вещество, телу человека присущее»). Проницательный Бойль легко воссоздал секретную технологию светоносца, о чем вскорости обстоятельно доложил членам Королевского общества.

Бранд, узнав об этом, решил, что продешевил. Купчиха Маргарита Бранд и ее незадачливый муж-первооткрыватель жалуются Лейбницу, прося заступиться и отстоять их исконные права. Патриотически настроенный Лейбниц заступается за Бранда, опасаясь, что обладателем философского камня — именно он все время имеется в виду, вокруг него горит весь утопически-реальный сыр-бор — станет Англия. По протекции Лейбница Бранда берут на работу в качестве придворного алхимика к герцогу, платя ему сносное жалованье, составляющее 10 талеров в неделю, и государевы харчи.

Что же происходит в Англии? Бойль передает в запечатанном конверте секрет получения фосфора Лондонскому королевскому обществу, которое опубликует этот секрет лишь в 1694 году. Между тем ассистент Бойля Хенквиц беззастенчиво эксплуатирует фосфорную технологию, поставив дело на широкую коммерческую ногу. Лондонцы могут прочесть зазывное объявление такого примерно содержания: «Лондонский химик Хенквиц, проживающий по такому-то адресу, готовит всевозможные лекарства, а также только он может приготовить разные виды фосфора по три фунта за унцию». Фирма Хенквица просуществовала около полувека[95]. Несчастный Крафт разорился, фанатически занявшись золотоискательской алхимией.

Так складывались реальные судьбы адептов, самоутверждаясь-самоуничтожаясь в величественном, хотя уже и пошатнувшемся алхимическом мифе, который в кризисные моменты своего исторического бытия драматически сталкивался с ними. Правда, это иное изначально в нем же и содержалось, провоцируя герметический миф о философском камне стать реальностью о флогистоне и прочих вещах, живущих и поныне в новой истории.

Индивидуалистический дух новых, раннекапиталистических отношений характерен для позднеалхимических житий. И даже включение этих житий в контекст глубоко корпоративного сообщества розенкрейцеров едва ли меняет дело, ибо самое это братство выступает активным коллективным индивидуалистом в противовес соборному средневековью. Алхимический миф и здесь дает трещину, распадаясь на отдельные золотоискательские новеллы, в которых герои — авантюристы-одиночки (неважно кто: подвижники-мученики или же шарлатаны-мошенники). Воспроизведу несколько таких житий XVII–XVIII веков, в которых лишь идея трансмутации свидетельствует об алхимическом генотипе этих житий.