Алхимия

«Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва. После этого прокаливай сильнее, и она превратится в красного льва. Дигерируй этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри на камне и прикоснись к нему раскаленным углем. Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и снова дистиллируй продукт. Наконец, мой сын, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови».

Этот рецепт — лишь заземленный парафраз алхимического космоса. Но также верно и то, что осмыслен этот космос в терминах технохимической эмпирии, упорядоченной при помощи соответствующих «химических» теорий. Космогоническая проблема остается, отодвигаясь в космическую даль; зато «химическое» ее подобие — перед нами и может быть принято за единственную реальность, сложенную из двух взаимосвязанных ее фрагментов: оперирование с веществом в конкретной препаративной ситуации и размышление по поводу вещества.

Понятно, что и оперирование с веществом, и размышление по его поводу — это как бы оперирование и как бы размышление; «как бы» потому, что алхимическое рукотворение — это космостворение. Но даль и глубина невидимы, зато хорошо видны близь и поверхность. Но чтобы понять подтекст, нужно изучить текст, «химический» текст, то есть то, что делал алхимик: какие вещества брал, каким образом их приуготовлял, с чем смешивал, как и где эти смеси обрабатывал. Это — с одной стороны. С другой — необходимо воспроизвести ход теоретико-химического мышления алхимика, что повелевает его руками, берущими философскую ртуть — свинец, нагревающими ее в тигле, превращающими ее в массикот (желтую окись свинца), или в зеленого льва. Алхимическая теория приказывает рукам подбавить жару, дабы зеленый лев превратился в красного — красный сурик. Послушливые руки хотят растворить его в винном уксусе, но это удается лишь при нагревании. И тогда по выпаривании получаются кристаллы ацетата свинца. Рукам велено снова подогреть эти кристаллы. Тогда и получается то, что мы теперь бы назвали неперегнанным ацетоном (красно-бурая жидкость), а на стенках реторты — мелкодисперсный свинец. Он-то и есть искомый философский камень. Именно с этого момента и начинается главный технологический процесс — восходящая трансмутация металлов.

Здесь я еще раз воспроизвел расшифровку рецепта Рипли, остановив ваше внимание на вещественной стороне делания, отвлекшись на время от деяния.

Но возможно ли разделить опыт и теорию? Первое рекомендуемое действие двузначно: «Возьми философской ртути…». Забудем на минуту, что ртуть — одно из двух родительских начал. Допустим, что это только свинец. Но что за странный эпитет — «философская»? Вещество на глазах исчезает, превращаясь в эфемерный акцидентальный принцип, тут же, впрочем, уплотняющийся. Именно поэтому можно взять его и нагреть. Имя и вещь в ситуации рукотворных процедур, удваиваясь, раздваиваются.

И все-таки надо во имя анализа умные руки адепта на время лишить ума, а его овеществленный ум — опять-таки на время — лишить вещественного объекта.

Итак, что делал (руками делал!) алхимик и чем он при этом руководствовался?

КАКОЮ ЖЕ ТЕОРИЕЙ был ведом алхимик?

Первичная материя — первая алхимическая данность, образ, потенциально содержащий все индивидуально существующее. Это трансформированная субстанция древних, может быть, более всего аристотелевская субстанция. Она же — носитель элементов-свойств, которые можно привести в смешение. Смеси же эти суть составные тела. До нее было не что иное, как небытие. Она не есть тело. Но она же — материальное средоточие всех свойств. Порожденные в ней индивидуальные тела уже не исчезают, но зато могут быть превращены друг в друга, имея общий субстрат — первоматерию. Она-то и есть онтологическое оправдание трансмутации вещей, в том числе и металлов.

Качества, или свойства, живут в первичной материи изначально. Этот аристотелевский постулат разделяет алхимик, хотя и существенно преобразует: сухое и влажное — качества видимые, холодное и горячее — сокровенные и могут быть поглощены первыми двумя. Они лишь при нагревании исходят из них, осуществляя себя самостоятельно.