Она слегка подалась вперед — ее тело было само совершенство: великолепные округлости грудей, тонкая талия, нежная смугловатая кожа, блестящие черные глаза, полные губы, темные, длинные, вьющиеся волосы. Я любовался ею, как ангелом в женском обличье; она ослепляла и в то же время притягивала.
Виолета подошла к стенному шкафчику возле изголовья кровати.
Мысль о скорой разлуке с этой женщиной наполняла меня болью, отчаянием, растерянностью. А ведь так недавно я совсем ее не знал! Почему любовь превращает нас в тупых собственников? Куда исчезает вся наша щедрость? В тот миг я не хотел делиться Виолетой даже с Джейн. Это был такой большой шаг назад, что я ощутил признаки полного саморазрушения.
Тем временем Виолета открыла стеклянную дверцу и достала из укромного хранилища большой кубок чеканного золота, украшенный множеством символов, главным из которых был треугольник с глазом посередине — такой же, что и над дверью в комнату. Кубок был покрыт кружевной салфеткой.
— Ничего больше не говори, просто выпей, Рамон.
— Я не хочу пить. Я люблю тебя и хочу одного — умереть ради тебя. Я не готов тебя покинуть.
Огонь безумия бился в моих висках, глаза жег ад, который, я создал сам, в считаные секунды утратив веру. Я был близок к самоубийству.
— Пожалуйста, выпей, Рамон. Пей.
— Что это? Хочешь напоить меня наркотиком и выбросить из своей жизни?
По лицу Виолеты промелькнула легкая тень беспокойства.
— Пей!
Она поднесла чашу к моему рту и даже слегка наклонила. Едва жидкость коснулась моих губ, я успокоился и принялся глотать (в детстве меня так поили слабительным). Напиток обжигал горло точно жидкое пламя.
Сперва у меня возникло лишь ощущение пустоты, какое бывает, когда отказывают все чувства. У тебя как будто нет тела; ты осознаешь лишь, что существуешь, — и больше ничего. Капельки пота высохли у меня на лбу. Тоска, ненависть, ревность, подозрительность, пошлое необузданное вожделение — от всего этого не осталось и следа. А потом, подобно лучам, преодолевающим космические пространства, в самые потаенные глубины моего существа проникло спокойствие. Я почувствовал, как потоки света омывают мои нервы, мозг, вливаются в кровь. Сердце мое теперь билось ровно, дышалось мне легко, я видел перед собой ясные глаза Виолеты. Желание составляло неотъемлемую часть наших отношений, но сейчас оно было свободно от необузданности и торопливости; осталась лишь чистая гармония.
Я взглянул в глаза девушке и улыбнулся. Она тоже улыбнулась в ответ, взяла мое лицо в ладони и поцеловала.
Потом оделась, убрала кубок в шкафчик и, прежде чем закрыть тайник, достала оттуда металлическую флягу, инкрустированную разноцветными камушками, с крышкой на цепочке, и протянула сосуд мне.
— Рамон, если у тебя заболит тело или душа, выпей несколько капель этого напитка.
— А что это?
— Называй его амброзией. Наше домашнее снадобье, оно всегда поддержит тебя.
— Но ведь это не наркотик, правда?
В ответ Виолета заливисто рассмеялась. Мы уже спускались по ступенькам.
К моему удивлению, стол был накрыт к ужину на четверых. Значит, кроме Джейн приглашен кто-то еще. Извинившись, я зашел в ванную, чтобы умыться, а когда вернулся в столовую, там уже был новый посетитель — высокий элегантный мужчина в строгом костюме.
— Ричард Смит, — представила его Виолета.
— Очень приятно, Рамон. Виолета много о тебе говорила.
Мистер Смит напомнил мне агента Смита из фильма «Матрица»: одетый в черное, неопределенного возраста, с костистым лицом, без единого грамма лишнего веса. Но в отличие от киношного Смита, одного из тысяч интерактивных клонов, этот Ричард Смит всегда улыбался; его улыбка была такой идеальной, что казалось, ему за нее платят. Мистер Смит почти не разговаривал с Виолетой (в ее взгляде читалась неприкрытая скука), зато буквально за несколько секунд успел сообщить мне, что он архитектор, строительный подрядчик и советник герцога Сассетского, великого магистра Великой объединенной английской ложи. Удивленный, я нахмурился и только кивал в ответ.
В манере говорить мистера Смита чувствовалась нервозность, свойственная его беспокойной натуре. На одном дыхании он выпалил, что большую часть времени проводит в португальском городке Бадагасе. Я возразил, что Бадагас — химера, игра воображения, что его вовсе не существует. Если только это не какая-нибудь деревушка на севере страны, который я знал хуже, чем центр и юг, где побывал много раз и объездил там все города. Но мистер Смит автоматическим жестом сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил маленький план округа Синтра и показал мне, где находится Бадагас. Я улыбнулся, потому что он указал на сам город Синтра.
— Да вот же, под Кинта-да-Регалейрой, — заявил мистер Смит, неожиданно заговорив с португальским акцентом.
Увидев на моем лице изумление и сообразив, что я абсолютно не в курсе дела, он перевел взгляд на Виолету, словно упрекая, что та ничего мне не сообщила. Вероятно, они условились, что сегодня еще до прихода Смита Виолета подготовит меня и расскажет обо всем. Снова посмотрев на меня, мистер Смит спросил: