В нарушение запрета на сдачу церковных предметов крестьяне во время голода несли в Торгсин серебряные ризы с икон. Об этом, в частности, рассказывала заметка «народного корреспондента», посвященная работе Торгсина в Дубровке (Западная контора, Смоленская область). Торгсин не имел права принимать церковные ценности, которые по закону и так уже принадлежали государству и подлежали конфискации. Однако случалось, директора торгсинов не только нарушали этот запрет, но и брали под защиту нарушителей. Документы рассказывают историю «неизвестного гражданина», который в октябре 1933 года принес в Торгсин ризу с иконы весом почти 3,5 кг. Торгсин принял у него серебро, заплатив гражданину 48 рублей 47 копеек. Местное отделение ОГПУ потребовало задержать сдатчика за расхищение государственной собственности, но Торгсин отказался это сделать, чтобы не отпугивать покупателей. Сотрудники ОГПУ все-таки явились в магазин и задержали бывшего владельца ризы, изрядно напугав публику. История показательна еще и тем, что свидетельствует о наличии в Торгсине осведомителей-сексотов. Кто-то ведь сообщил в местное ОГПУ о сдаче ризы.
Торгсин не имел права принимать и советские серебряные монеты, ведь, помимо того что это были действующие советские деньги, их к тому же чеканили из импортного серебра, за которое советское правительство заплатило валютой. Люди, однако, нашли способ обойти запрет.
Советское серебро, увесистые рубли и полтинники, а также мелкие разменные монеты, осели в кубышках еще до того, как Торгсин начал работу. Председатель правления Госбанка Г. Л. Пятаков (1890–1937) в письме Сталину рассказал, как это случилось. По словам Пятакова, серебряный кризис развивался в стране с 1926–1927 годов и достиг апогея в 1929–1930 годах. Это было время, когда правительство начало форсировать промышленное развитие, что обострило дефицит госбюджета. Покрыть его пытались с помощью частых и значительных денежных эмиссий. Печатный станок работал не переставая. «Эмиссионную пятилетку» страна выполнила менее чем за два года. Пятаков писал Сталину, что с конца 1928 по июль 1930 года в обращение было выпущено 1556 млн рублей бумажных денег, в то время как за всю пятилетку (1928–1932) планировали выпустить только 1250 млн рублей. Масса денег в обращении стремительно росла, а торговля из‐за репрессий против частников сворачивалась. В результате — рост цен и инфляция.
Бумажные деньги быстро обесценивались, поэтому люди стали придерживать советские серебряные монеты. В мае 1929 года Наркомфин докладывал в Политбюро, что советские серебряные рубли и полтинники почти исчезли из обращения. Серебро прибирали к рукам все и где только возможно. Крестьяне и нэпманы копили советское серебро, продавали на него дешевле, чем на бумажные деньги. Работники в магазинах изымали серебро из касс, взамен докладывая из своих средств бумажные рубли. Кондукторы в трамваях в выручке не сдавали государству ни одной серебряной монеты. Огромные очереди собирались у касс размена денег в отделениях Госбанка, люди надеялись обменять бумажные рубли на серебро. В октябре 1929 года из Наркомфина сообщали, что для чеканки запланированного на 1929/30 хозяйственный год количества монет необходимо 580 т серебра, тогда как наличные ресурсы составляли лишь 330 т. Наркомфин просил закупить серебро за границей. Но стоило ли тратить драгоценную валюту на импорт серебра в условиях кризиса серебряных денег? Сколько бы ни начеканили, все осело бы у населения, пополнив народную серебряную кубышку.
Самые высокие инстанции — комиссии Политбюро и Совнаркома СССР — занимались серебряной проблемой. Начались репрессии. По данным историка О. Б. Мозохина, в июле 1930 года по рекомендации комиссии Политбюро Совнарком РСФСР поручил ОГПУ, Наркомфину и Наркомюсту начать массовые изъятия советских серебряных монет у населения. К концу сентября 1930 года для ликвидации серебряного кризиса ОГПУ провело около 490 тыс. обысков и 9,4 тыс. арестов, выслало в лагеря более 400 «спекулянтов и укрывателей серебра». В кампании участвовали даже школы — дети разоблачали спекулянтов-родителей.
Наказание за укрывательство серебра было суровым: от 3 до 10 лет лагерей, а по показательным случаям — расстрел. 19 сентября 1930 года, опросом, Политбюро приняло решение: