Алхимия убийства

— Сила денег. Администрация выставки отклонила его заявку на показ экспоната, но вскоре после этого некоторые депутаты палаты и другие высокопоставленные чиновники начали получать дополнительный источник доходов. Когда на взятки пошла достаточная сумма, администрация выставки заявила, что Франция продемонстрирует миру военную мощь. Как вам известно, армия и флот тоже имеют свои экспонаты, но Артигас по крайней мере не привлекает внимания.

— Артигас представляет грязную сторону французской военной мощи.

— Совершенно верно. Во всяком случае, был достигнут компромисс, и в конце павильона машиностроения построили небольшое сооружение. Объяснили это тем, что из соображений безопасности вооружения не должны находиться в главном зале, но на самом деле администрация не хотела, чтобы экспозиция была у всех на виду. — Он делает небольшую паузу. — Об Артигасе ходят и другие грязные слухи. Он якобы нанял химика для создания нового типа артиллерийского снаряда.

— Я знаком с этой историей, — перебивает его Жюль. Его тон заставляет меня взглянуть на него.

— Тогда ты должен знать, что замешанный в этом деле химик пытался продать секрет иностранной державе и кончил тем, что его тело нашли плавающим в Сене.

— Да, это был человек из Марселя. Я хочу задать тебе еще один вопрос, — говорит Жюль. — На сей раз об ирландце, это некий Оскар Уайльд.

Шолл смеется.

— Иными словами, от серьезного перейдем к комичному. Ты встречался с этим принцем бульварных кафе?

— Имел сомнительное удовольствие.

— Этот англичанин представляет собой невообразимый феномен в различных кафе и на званых вечерах. Еще никто не привлекал к себе столько внимания бомонда; кстати, внимания, мало чем заслуженного. Он прославился лишь своим болтливым языком. И еще у него есть привычка выдавать чужие идеи за свои.

— Вы хотите сказать, он занимается плагиатом? — удивляюсь я.

— Иногда взятые в чистом виде, чаще адаптированные. Я слышал, как за пятнадцать минут, ораторствуя в «Кафе руаяль», он выдал идеи Платона, Цицерона, Декарта и Карла Маркса, не отдав должное никому из них.

— Маркса? — Жюль поднимает брови. — Уайльд — коммунист?

— Анархист. Мне кажется, он так называет себя. И социалист. Он даже написал пьесу о той женщине. Русской. Как ее звали? Вера…

— Вера Засулич.

Жюль и Шолл с удивлением смотрят на меня.

— Она пыталась убить генерала Трепова, градоначальника Санкт-Петербурга, но только ранила его. Пьеса называлась «Вера, или Нигилисты». Если мне не изменяет память, нигилисты — это один из типов анархистов. Пьеса была снята после нескольких показов.

Клянусь, никогда не перестану удивляться, какое потрясение вызывает у мужчин женщина, что-то соображающая в политике. Я немного выше поднимаю подбородок.

Жюль спрашивает у Шолла:

— Этот Оскар Уайльд — анархист и нигилист?

— Он больше говорит, чем делает. Он бывает в ударе в кафе среди людей, кого «зеленая фея» и «белый ангел» стимулируют больше, чем вино. Он упадет в обморок, если кто-то попросит его бросить бомбу. Он никакой не политический террорист, а кафешный оратор, который заворачивает слова в яркую бумагу и бросает их людям словно король монеты крестьянам. Он говорит, что в глубине души он анархист, но я подозреваю, что всей душой он обожает слушать самого себя и носить голубое. — Шолл бросает на меня взгляд — не обидел ли меня его намек на гомосексуальную ориентацию Уайльда.

Я хлопаю глазами как невинная барышня.

— Я знаю, что «зеленая фея» — это абсент, но что такое «белый ангел»?

— Кокаин. Кстати, Уайльд часто бывает в этом кафе. Он утверждает, что однажды видел ангела, порхающего над площадью. Я думаю, он видел, как порхает каменный ангел, что на крыше Оперы на другой стороне улицы. Такое ему привиделось не иначе как после кокаина и абсента.

В кафе входит мужчина под руку с женщиной. Шолл и мужчина обмениваются приветствиями, прежде чем пара садится за один из соседних столиков. Мужчина хорошего телосложения и довольно красив. Хотя у него мрачноватое лицо. Жюль немного передвигает свой стул, так чтобы вошедшие не могли прямо смотреть ему в лицо.

Шолл кивает в их сторону.

— Ги де Мопассан и его новая дама сердца, жена Лапуанта, банкира.

Я поднимаю брови, а Шолл ближе наклоняется ко мне и шепчет:

— Все в порядке, мадемуазель, она любит своего мужа. Она любит его так сильно, что использует мужей других женщин, чтобы не изнурить своего.

Шолл и Жюль заливаются смехом.

— Кажется, я слышана его имя. Он писатель, не так ли? — спрашиваю я.

— Да, — не скрывая удивления, отвечает Шолл.

Я снова рисуюсь, только потому, что таким образом могу действительно встряхнуть перышки и выглядеть так, как мужчины представляют себе женщин.