Алхимия желания

Когда Катерина приехала к нему на квартиру, Радьярд уезжал в одну из таких увеселительных поездок. С ним была группа из семи человек, четырех мужчин и трех женщин, все они разошлись по гостиной в ожидании отъезда. Они познакомить с ней со сдержанными улыбками. Катерина почувствовала себя неловко и неуверенно. Эти люди выглядели так, словно могли начать пить и вступать в связи в любой момент. Радьярд принял ее тепло и рассыпался в комплиментах. Он сказал, что встреча с ней чуть не заставила его изменить планы и остаться. Крепко держа ее за локоть, Радьярд проводил гостью в ее комнату. И внезапно обрушился шквал сумок и поднялся свист, а затем квартира погрузилась в мрачное молчание.

Ее комната была большая с сатиновыми занавесками и нарисованными маслом портретами дворянства, которые висели на стенах. Остов кровати был сделан из меди и казался неестественно высоким — ей приходилось спрыгивать на пол, когда она поднималась с нее. Там имелся маленький балкон с железными перилами, с которого открывался хороший вид на суетливую улочку внизу. В ванной оказалось биде, и ей не понадобилось много времени, чтобы оценить его преимущества.

В квартире было много тяжелой мебели. Большое деревянное бюро, тяжелые гарнитуры, разные стулья, огромное пианино и большие картины в сверкающих рамах, которые должны были свидетельствовать о состоянии владельца. Это все казалось лишенным индивидуальности. Только у входа в спальню Радьярда висело кое-что личное — большая африканская маска с открытыми толстыми губами, широкими и большими зубами и длинными, словно карандаши, мочками ушей.

Предоставленная сама себе, Катерина занималась именно тем, что устроил ей друг отца в Лондоне, — осмотром достопримечательностей. Дворцы и памятники ей быстро наскучили, но Нотр-Дам и Эйфелева башня поразили ее. Оба эти памятника привлекли ее своим масштабом и странным уродством. Катерина сидела часами у подножия каждого из них, пытаясь понять болезнь человеческого величия и то, какую форму oна может принять. Но именно Лувр был последней каплей, которая сбила ее с пути осмотра достопримечательностей. К тому времени, как она пробралась через четыре крыла, наступил вечер, и она устала больше, чем когда-либо в жизни. Все, что он увидела, смешалось в ее голове: римские и греческие статуи, полотна Ренессанса и Реформации, даже кривая улыбка Джоконды, ради которой она бродила по длинным коридорам и обнаружила маленький, непримечательный холст.

Когда она выбралась на улицу, солнечный свет уже таял, и в квадратном дворе было полно людей, которые приходили в себя от этой экскурсии. Казалось, что большинство из них были готовы лечь и умереть. Некоторые дети вообще рыдали от усталости и голода. Она не заметила никакого счастья или радости у людей, толпившихся вокруг нее. «Какая тяжелая ноша — эта культура. Какую дань она берет», — подумала Катерина.

Этой ночью, после горячей ванны, она вышла на балкон и наблюдала за людьми, гуляющими внизу. Странный свистящий французский язык и множество запахов доносились до нее вместе с приливом сексуальной энергии. Это был Париж, частью которого она должна стать. Со своего карниза Катерина поняла, что может смотреть на головы спешащих пар, наблюдать за любовными свиданиями и ощущать желание, которое царило там. Она видела его в словах своего отца в бухгалтерской книге; она видела его в позах, полных бесстыдства и ловкости, на рисунках в магазине; она видела его в безумстве юного Джима, изливающегося в нее со спины, не умеющего унять свою дрожь.

Катерина так возбудилась, вдыхая ароматы и сексуальную энергию и просеивая это через решето памяти, что ей пришлось пойти в ванную, сесть на биде и позволить воде литься и литься, пока она не освободилась от своего напряжения.

Радьярд и его товарищи вернулись на следующее утро. Катерина все еще нежилась в постели, позволив боли, причиненной Лувром, покинуть ее конечности. Их голоса, перемежаемые грубым смехом, нарушили молчание квартиры. Катерина подождала, и достаточно скоро раздался стук в дверь. Ома ответила, и Радьярд вошел. Его золотые волосы, разделенные пробором, свободно падали вокруг лица; на нем не было жилета, он держался за черные подтяжки; его белая рубашка хрустела и наполовину вылезла из брюк. Радьярд вел себя развязно: картинно прислонившись к стене, он осыпал ее комплиментами.