Алхимия желания

Kaтерина осознала важную вещь. Без любви невозможно было постоянно желать одного и того же человека. Не имело значения, насколько большим было удовольствие. Любовь — это постоянное масло в машине желания. Если его нет, то приходится ехать, пока несмазанная маслом машина не остановится с грохотом.

Джон, отец, интуитивно знал правду. Он продолжал двигаться от человека к человеку, от одного желания к другому, никогда не оставаясь достаточно долго с кем-то одним, чтобы добыть масло любви. Пока он не нашел Эмилию — а в ней желание любовь — и потерял необходимость двигаться дальше.

Катерина поняла это, когда биде стало доставлять ей больше удовольствия, чем мужчины, с которыми она спала.

Желание — это удивительно непоследовательная вещь, но когда оно попадает в ловушку моногамных отношений, оно не может выжить без любви.

Несмотря на туман головокружительного удовольствия, Радьярд понял, что Катерина медленно ускользает из его мира. Она заметила, что он часто напряженно на нее смотрит, изучая степень ее увлеченности их последней шалостью. Ее растущее равнодушие было очевидно. Вскоре Катерина начала избегать некоторых ночных пирушек. Радьярд пытался поддразнивать ее, осыпая гедонистическими проповедями: «Одна жизнь; одна молодость; пользуйся лучшим из того, что у тебя есть; никто невидел завтрашний день; никто не возвращался с отчетом о загробной жизни; все заканчивается, когда заканчивается; тело — это храм, фаллос — это священник, влагалище — это святыня, оргазм — это бог».

Катерина хотела ответить, что храм и священник не привели ее к Богу.

Но она продолжала молчать, позволяя ему проповедовать. А затем внезапно, обнаружив неожиданную черту в своем характере, Радьярд изменился. Словно его отчитали, он начал медленно успокаиваться. Безумная гонка вокруг домов терпимости и баров прекратилась; они — все они — сами перешли к более неторопливым обедам. Разговоры начали крутиться вокруг границ дозволенного и похотливости.

Она обнаружила, что граф Владимир — коротышка граф, который всегда устраивал зрелище с собой и со шлюхами, — был сокровищницей знаний по искусству и литературе. Граф говорил с глубоким знанием дела о русских, французских и английских романистах, описывая их и отличия друг от друга; и он прекрасно понимал, как импрессионисты изменили назначение холста. Ночью в Ле Ша Блан он показал на худого серьезного мужчину, который ел в одиночестве за угловым столиком, и рассказал ей, что это молодой английский романист, рано начавший борьбу с проблемами писателя. Он сказал, что романист приехал в Париж, чтобы справиться с этим, и обедает здесь очень часто. Его звали Моэм.

В следующий раз Владимир радостно показал на коренастого мужчину с сияющим лицом и огромной энергией в центре шумного стола, за которым сидели хорошенькие женщины и агрессивные мужчины. Граф велел каждому из своих товарищей внимательно приглядеться к ним. Он сказал, что этот мужчина — кипящая буря. Этот человек начал снимать штаны со старого мира искусства — даже с великих импрессионистов, которые, вообще-то, все еще были в новинку. Он делал такие вещи на холсте, которых никто раньше не видел. Его звали Пабло, и ходили слухи, что он мог рисовать и лихорадочно чертить весь день и заставить женщину стонать от удовольствия всю ночь.

Катерина могла в это поверить. Даже через всю комнату из него била жизненная сила. Он мог получить любого — мужчину или женщину — за своим столом. Этот человек мог одним жестом получить Катерину. Если только однажды; если только, чтобы проверить неразборчивость желания.

В большой группе сидящих за этим столом был только один человек, который привлек внимание Катерины. У него были мелкие и изящные черты лица, и он выглядел там самым спокойным. Женщины, сидящие рядом с ним, постоянно наклонялись к нему во время разговора, и он разговаривал с ними с мягкой улыбкой, без назойливости или агрессии. У него был пробор с левой стороны, и его волосы были гладко зачесаны, а усы — аккуратно подстрижены и заканчивались в уголках рта. В левое ухо был вставлен бриллиантовый гвоздик. Его отличал сдержанный вид и цвет кожи. Она узнала в нем признаки, отличающие индийцев. Кожа была цвета почвы, спокойный вид шел от старинной веры в предопределенный порядок вещей и в его твердое место в нем.

Мужчина встретился взглядом с Катериной, и его взгляд был настойчивым и теплым. Он смотрел на нее, не моргая, и долгое время она отвечала ему взглядом. Когда она отвела глаза и оглянулась, то увидела, что он все еще смотрит на нее.

Как ее отца, Джона, более двадцати лет назад в Нью-Йорке, ее поразила любовь с первого взгляда.