Сиед писал напыщенные сочинения, такие как «Законность удовольствия: желание и эксплуатация», в которых он защищал свою позицию и осуждал политику наваба. Другие многословные размышления затрагивали идеи равенства, гуманизма, колониальное чудовище, грехи религии и добродетели разума.
Он был ироничным животным — высокообразованный мужчина, который хотел отождествлять себя с невежественными людьми. Однажды Сиед написал любопытное сочинение: «История фаллоса в сельской местности: эволюция коварной мести». В нем он утверждал, что крестьянин, не способный проявлять открыто свое чувство превосходства перед господствующей элитой, тысячелетиями делал это тайком, будучи наделенным мужским достоинством большего размера и особенной мужественностью.
Но Катерина видела, что творчество не было для него безопасным выходом. Он мог быть упорным и суровым, только yвеличивая собственную рану. Каждый раз болт закручивался еще сильнее. Постепенно Сиед погружался в молчание, у него пропадали слова. Он переставал писать, разговаривать. Однажды болт закручивался на свой последний оборот, он освобождался и падал со звоном на пол; и когда Катерина приходила в поисках Сиеда в кабинет, то он лежал в своей спальне, занимаясь геометрией с еще одним прекрасным юным телом, обретая удовольствие и свой утраченный голос.
Благородные устремления отходили на второй план.
Катерина чувствовала себя менее связанной, чем Сиед. Ей не Ипжно было охотиться постоянно, и она могла выбрать мужчину, которого хотела, из тех, кто оказывался в постели Сиеда. Иногда он сам рекомендовал ей кого-нибудь. Затем все перемещалось в ее комнату: Сиед сидел в кресле в темном углу, а она получала удовольствие, насколько могла. Молча и непринужденно.
В отличие от Сиеда, она не чувствовала необходимости давать столько, сколько могла. Катерина просто брала, брала и брала, а когда все заканчивалось, она хотела остаться одна. Пока они отдавали, ее партнеры были свободны брать то, что могли. Но однажды, ощутив невероятную дрожь и издав один-единственный крик, она пришла к безошибочному выводу, что это было хорошо и по-настоящему. В лучшем случае, у мужчины было несколько минут, чтобы закончить то, что он мог. Мужчина уходил, Сиед появлялся из тени, обнимал ее за голову и нежно напевал ей ласковые слова.
Странно, но это имело для нее больше значения, чем связь с мужчиной. Сам акт был всего лишь освобождением, вариацией на темy чувственного массажа Банно и только незначительно лучше, чем облегчение от ее собственных рук. Не было настойчтвого желания до и после; медленное удовольствие, которое Катерина обнаружила в последние годы, было наградой за истинную страсть.
Отряд королевских слуг Сиеда отбирал, готовил, награждал и наставлял отряды мужчин. Верный своим убеждениям, Сиед был невероятно щедр по отношению к своим слугам, и в разговорах с мужчинами впоследствии слуги ручались, что будут вести себя благоразумно и хранить молчание, что их хозяин защищен от чрезмерных слухов.
Катерина могла не беспокоиться.
С годами она научилась находить удовольствие, не оглядываясь через плечо. Полностью усвоив урок Сиеда по поводу благоразумного отчуждения, которое обеспечивало свободу в контексте Индии, она обрела уверенность. Катерина скакала по лесам, полям и веселилась на просторах дикой природы сельской местности, которая впервые захватила ее воображение в «Редких вещах с Востока Джона», когда она была ребенком. Несколько раз в неделю она уезжала по собственнв инициативе, сбегала из тесного коттеджа. Иногда она гуляла по полям пшеницы, которые тянулись на целые мили, пробегая пальцами по колючим колосьям; иногда она сидела часами у Банганга, кидая маленькие камешки в поднимающиеся волны, а иногда она отдыхала под огромным фикусом у древнего храма Деви, слушая бесконечные гимны, которые звучали внутри.
По земле стали ходить слухи о ее эксцентричности, магической силе, тайных делах.
Ее это не волновало. С годами ее стало страшить поведение королевского дома. Все, что она и Сиед делали, было чепухой по сравнению с этим.
Охота за легкомысленными удовольствиями наполнила жизнь правителей Джагдевпура. На кухне наваба было пятьдесят два повара, каждый из них специализировался в одном-единственном блюде. Все повара должны были готовить свое блюдо каждый день. Наваб откусывал от них иногда кусочек, а остальную еду отправляли во дворец собак, где ее выкладывали в посуду для животных.
За каждой собакой ухаживал отдельный человек, и, если с собакой что-то случалось, это могло стоить слуге работы и подвергнуть его жизнь опасности. Из-за преждевременной смерти любимой собаки наваба Великой Дэйн, Гулбадана, человека, который за ней ухаживал, Имтиаза, публично пороли, пока его кожа не стала свисать со спины маленькими кровавыми клочками. Гулдабану устроили королевские похороны, принеся в жертву одиннадцать белых павлинов, и солдаты с золотыми лентами и красными ремнями маршировали туда-сюда, когда собаку опускали в могилу в отполированной тиковой шкатулке.