Алхимия желания

Мои родители были глупыми жертвами традиции. Оплаченные артисты безопасного мира. Во всем от одежды до продуктов питания и безделушек, первая марка, которой они оставались довольны, становилась их единственной на всю жизнь. В нашем доме «Филипс» заменял «Филипс», зубная паста «Бинака» пасту «Бинака», краска «Бомбей» — краску «Бомбей», «Киссан джем» — «Киссан джем», «Бурнавита» — «Бурнавиту», «Бата» — «Бату».

На стене справа от меня висел ужасный горный пейзаж, поддерживающая его проволока выглядывала из-под рамки. Это был любительский рисунок маслом, который изображал дом на холмах, с зелено-голубыми горами, выступающими на заднем плане, и девушкой в длинной рубашке, сидящей на веранде и смотрящей на красное заходящее солнце. Дом был двухэтажный, с покатой крышей и толстыми каменными колоннами на веранде. Побеги зеленого плюща поднимались по стенам. На верхнем этаже был ряд застекленных закрытых окон, кроме одного. Справа от девушки из окна высунулся мужчина и смотрел на нее. В правой части холста росло огромное дерево с толстым стволом и с развевающимися ветками.

Когда девушка вернулась, легко ступая голыми ногами, она опросила меня, не хочу ли я сока бел.

— Это ужасно. Страшный вкус. Я не могу пить его в одиночестве, — сказала она.

— Да, выглядит он тоже неважно, — заметил я.

— Милер — единственный, кого я знаю, кто любит это дерьмо, — улыбнулась она,

— Милер съест и выпьет все что угодно.

И именно тогда я рассказал ей свою первую историю. Историю о том, как я познакомился с Милером.

Я впервые встретил его в кафе в колледже, где среди остатков еды и колы шла шумная игра с жетонами. Идея состояла в том, чтобы кинуть монету в пятьдесят пайс с края стола одним ударом пальцев в стакан, стоящий в центре. Милер, высокий худой сардар с тонкой бородой, большим крючковатым носом и огромным тюрбаном, был первым в этом соревновании. Соседние столы втянулись в игру, словно металлические опилки прилипли к магниту. Я, Соберс и Шит зашли сюда на минуту и планировали наш следующий фильм, но нас тоже заинтересовала эта игра. Соберс выбыл за два кона, а Шит бросил монету так сильно, что она попала в чашку самбара через два стола.

Я попал со второго удара. Как и Милер. На его лице было выражение крайнего спокойствия, которое мне нравилось. У него была своя группа прихлебателей, одобрительно восклицающих; они были из тех людей, которые ходили по коридорам общежития, стараясь изо всех сил, чтобы кто-нибудь узнал об их существовании. Если ты будешь много улыбаться им, вечером они окажутся в твоей комнате, чтобы завязать дружбу. Потом я попал с четвертой попытки, как и Милер.

Тогда Шит решил, что монету нужно бросать другим способом.

— Кинь ее своим носом, — сказал он.

Милер оттолкнул в сторону алюминиевый стул без ручек Он встал на колени на пол и положил монету в пятьдесят пайс на край стола. Его глаза были теперь на одном уровне с поверхностью, а тюрбан поднимался над ней.

Он примерился, опуская и поднимая голову. Затем Милер медленно наклонил голову вперед, пока его длинный нос не оказался под кончиком монеты. Все затаили дыхание. Он поднял правую руку и поправил свои толстые очки. А затем, не сводя глаз с монеты, держа нос под ней, Милер резко поднял голову.

Его тюрбан упал на светлый алюминиевый стол, который поднялся на двух передних ножках, словно взбрыкнувшая лошадь. Тарелки и стаканы свалились и опрокинулись на пол, детонировав, словно бомба.

Шит посоветовал:

— Беги!

Застигнутый врасплох менеджер с усами-кистями закричал:

— Лови этих педиков!

Официанты в модных тюрбанах и белых рубашках с куммербунд бросились к нам без особого энтузиазма, их резиновые тапочки стучали о выложенный плиткой пол.

Через секунду мы — нас было больше пятнадцати человек — выскочили через широкую дверь на спортивную площадку, смеясь и громко ругаясь. Оглянувшись назад, не преследует ли нас кто-нибудь, я увидел, что Милер ищет на полу свои очки в окружении группы официантов в желто-зеленых куммербундах.

Менеджер приказал ему идти к расчетному столу. Милер неуклюже хромал за ним без возражений. Он сел на стул напротив менеджера. Тот начал делать подсчеты на клочке бумаги. Милер смотрел на него со спокойствием учителя, проверяющего студента.

Я решил вернуться.

— Двадцать одна рупия, — сказал менеджер.

Милер посмотрел на меня, затем на менеджера. Он держал переднюю и заднюю часть своего тюрбана, который выглядел словно лодка, разбившаяся в неспокойном море, и пытался водворить его назад на киль — на свой лоб. Милер поставил его прямо, а тюрбан завалился в сторону.

— Девять рупий за три тарелки, три рупии за три чашки, четыре рупии пятьдесят пайс за три стакана и четыре рупии пятьдесят пайс за три досы, — продолжил менеджер.

— Мы не разбивали все эти вещи. И я даже не ел эти досы, — я попытался защитить Милера.

— Он это сделал. — менеджер показал на моего товарища.

— Он съел одну порцию, — возразил я.

— Он съел три порции, — настаивал менеджер. Я посмотрел на Милера. Тот кивнул. С каждым кивком развязавшийся тюрбан сползал все ниже.