Алхимия желания

Воздух наполнял запах духов и одеколонов, было заметно, что посетители тщательно прихорашивались перед этим часами. Зрелые юноши в высоких ботинках из буйволовой кожи, джинсах клеш, которые превосходно сидели на лодыжках, приезжали на сверкающих мотоциклах «Иезди» с ироническими улыбками на губах. Привлекательные молодые женщины Пенджаба — их кожа светилась от возбуждения, их тела уже созрели для фантазии — женщины, которые в девятнадцать были бесподобными сексуальными сиренами, но к тридцати теряли свою привлекательность (их красоту забирали дети и полнота), — эти женщины, безукоризненно одетые в превосходно отглаженные джинсы и обтягивающие курты, качались в толпе, бросали долгие взгляды и чрезвычайно возбуждали парней.

Этого всего было слишком много. Казалось, все были почти на грани оргазма,

В мой первый месяц в городе я получил превосходную дозу притворства от худого, словно тростник, сардара в тугом тюрбане и мешковатых брюках. Он стоял на капоте машины «Фиат» напротив кинотеатра и охотился за зрителями. У него была тонкая борода, его худые плечи были отведены назад, как будто он постоянно кланялся. Этот сардар пронзительно кричал:

— Папииллион! О, Паааааппииилиион! О, Пааааппииилиион!

В его правой руке болталась пачка билетов, а аспиранты Папиллон обступали машину.

Я почти никогда не ходил на утренние шоу. Я чувствовал себя неловко среди людей, демонстрирующих хорошую внешность и уверенность в себе. И была давка и очереди. Мальчики стояли три часа в надежде купить лишние билеты, чтобы продать их девушкам, которым придется сидеть рядом с ними. Я предпочитал быть частью более простого народа.

Более простой парод жил индийскими фильмами. По большей части он состоял из студентов, приехавших из маленьких городов и деревень Пенджаба, Харианы и Гимахал Прадеша. Переезд в большой город был для них огромным событием; учитывая шикарную одежду, поведенческое чутье, рестораны и кофейные магазины, курение и питье, мотоциклы и девушек — учитывая все, это было опасным делом для них. Это можно было увидеть по их глазам. Неуверенность и желание.

Их можно было заметить везде. Они всегда ходили маленькими группами, поддерживали уверенность друг друга отчаянным, часто жестоким, чувством юмора; Эти парни задерживались у Семнадцатого района — снаружи был ресторан, шикарный музыкальный магазин, сверхмодный магазин одежды. В общежитии можно было пройти мимо них, курящих «Данхилл», ласкающих красную упаковку по очереди — пачка открывалась осторожно, чтобы сохранить целлофан. Или сражающихся со странно сидящими голубыми джинсами, которые они храбро надели.

Но именно. женщины уничтожали их окончательно. Их кормили стереотипами маленьких городков о женщинах больших городов, которых они видели в девушках вокруг и понятия не имели, что с этим делать. Они нежно поглядывали на каждую женщину, часто преследуя их часами на рынке и вдоль дороги со страхом и странными фантазиями.

Неся свое хладнокровие, словно эполеты, большинство из юношей цеплялись к индийским фильмам, как к единственному нанесенному на карту острову в безбрежном море. Они снова и снова возвращались в темное лоно индийского кинотеатра, как в безопасное убежище. Кино, со своей особой мифологией, поддерживало их жизни. Как только выключался свет, они оказывались на знакомой территории, вдали от пристальных взглядов.

Физз — это было похоже на нее — поддерживала оба порядка. Когда я только узнал ее, у нее, в отличие от нас, не было нервозности. Она двигалась внутри собственного кокона из уверенности и невинности и делала сложные вещи простыми, обращаясь с ними просто.

Физз ходила на фильмы — английские и индийские — и не позволяла никому из окружающих людей бросать тень на ее настроение.

Я начал ходить с ней на индийские фильмы — раз в неделю — но я продолжал избегать утренних сеансов по воскресеньям. Индийские фильмы только начали формироваться как массовое явление. За много месяцев до этого нам пришлось изолироваться от других людей, чтобы продолжать жить по своим правилам. Но это занятие было невинным: мы даже не держались за руки и не говорили друг другу ничего личного, хотя все это нависало над нами, требуя, чтобы его озвучили.

Но именно истории, которые она слушала, а не те, которые она смотрела, наконец соединили нас.

Физз была настоящим слушателем. Поистине одаренный слушатель, она пробуждала во мне красноречие, на которое я не думал, что был способен. Когда я читал дневники — двадцать лет спустя — я знал, почему так красиво говорит Сиед. Катерина побуждала его к этому своим умением слушать. Я знал, почему Физз это делала для меня.

Она хотела слушать все, что мне нужно было сказать. О книгах, фильмах, политике, искусстве, спорте, людях, жизни, идеях. Физз хотела слушать о проказах, которые я совершил в течение недели, абсурдных вещах, которые заполняли мою жизнь. Она попалась на необычное, неправильное, эксцентричное. Я думаю, Физз была похожа на своего отца и унаследовала его упрямство.