Алхимия желания

Каждый раз, как к нашим телам приходил покой, я читал вслух из моей антологии: Луис МакНейс и «мир безумней, чем мы думаем»; Элиот и «потому что я не надеюсь обернуться снова, потому что я не надеюсь, потому что я не надеюсь стать таким, завидуя дару и возможностям этого человека»; Конрад Эйкен и «порядок во всех вещах, логика в темном устройстве атома и жизни, время в сердце и разум такой, какой погубил Римбода и дурачил Верлейн» — я читал и читал, пока она лежала, положив прекрасную голову мне на бедро, ее теплое дыхание согревало мои спутанные волосы. Когда я читал, то чувствовал свою связь с великими вещами. Я чувствовал мою жизнь, нашу жизнь, у меня был план, цель — более важная, чем у других.

— Постой, — сказала она внезапно. — Повтори.

И я вернулся и перечитал строчки.

Снова и снова.

Я читал и читал, пока наша кровь не начала бежать в ритме поэмы, и покой прошел — ее дыхание возбуждало меня.

Тогда она открыла рот, и мы вскоре стали двигаться в более страстном и выразительном ритме, чем в антологии.

Мы помылись в час, наполнив три ведра горячей водой из колонки и медленно вылив их кружками друг на друга — аристократы в ванной, и, когда родители Соберса вернулись на обед в два, стол был разложен, овощи пожарены, чапатти готов; Физз болтала, а я был доволен.

По вечерам мы выходили побродить по городу, выбирая лесные тропы, спускались вниз к вымощенной булыжниками рыночной площади за чаем и булочками-самосас, сидели на автобусных остановках и наблюдали за толпой, гуляли по кладбищу с леденящими душу надписями на надгробиях, обменивались шутливыми замечаниями с бодрыми монахинями у местной миссионерской школы, которые весело строили румяных детей для шумных спортивных игр, разглядывали дроздов, бульбулей и бородастиков, сидя на каменных скамейках на окраине Аппер Мелла и любуясь закатом солнца.

Я рассказывал Физз истории бунгало, которые слышал от Соберса. В Касаули было всего две дороги — Верхний и Нижний Молл, по обе стороны от которых росли величественные деревья и расположились старые колониальные бунгало. Большая часть этих бунгало принадлежала знаменитым людям. Но тогда ни одно из этих имен ничего для нас не значило. Мы были молоды, и, как всякую молодежь, нас было трудно поразить и смутить. Мы смотрели на старые пары, гуляющие вдоль Молл, и совсем не понимали их жизнь. Как они оказались здесь? Как они жили? Что стоящее они пережили в своей жизни? Большинство из них были бледными и сутулыми, но горы наградили их румянцем. Было невозможно услышать, как они разговаривают, и они проплывали мимо, словно персонажи из немого кино.

Но время этих визитов наша любовь к горам и планы начали обретать силу. Старый правительственный дом Соберсов, томные прогулки по Касаули, болтающий ветер в деревьях, холодный воздух, от которого по коже бегали мурашки; таинственность. задумчивых бунгало с экзотическими, англоязычными названиями, пламенеющие закаты, невероятно спокойные ночи (молчали даже смычки цикад), мигающие звезды, которых было больше, чем где-либо еще в мире, — все это переплелось с традициями и новыми открытиями нашей любви.

Прежде чем мы об этом заговорили, мы оба знали, что когда-нибудь будем жить в горах. Это был пункт назначения нашей любви. Но даже в самых мрачных видениях мы не могли представить того, что нас ждет.

Во время этого путешествия мы впервые обсудили, что хотим иметь дом на холмах, что Физз будет преподавать в школе, пока я буду работать. Мы сидели на каменной скамейке, на красивом горном выступе на Аппер Молле. С этого места гора была похожа на большой живот, а дорога, словно широкий ремень, опоясывала его. На вершине этого живота, на пупке, рядом с дорогой было несколько скамеек.

Вокруг никого не было, и мы сидели рядом, как последние уцелевшие люди во вселенной. Ночью, когда небо было чистым, можно было увидеть всю дорогу до мерцающих огней Чандигарха — города, улицы которого выглядели до банальности правильными даже с такого расстояния.

— Мы должны купить дом в горах — когда-нибудь. Ты мог бы писать, а я бы преподавала в школе, — сказала Физз.

— Да, — согласился я. — Должны.

Она держала меня за руку, ее голубая куртка светилась в лунном свете.

— Ты говоришь не очень уверенно, — заметила она.

— Нет, — возразил я, — ты знаешь, я люблю горы. Я думал o тебе. Ты всегда говорила, что предпочитаешь море.

— Да, говорила. Но я думала об этом. Теперь мне кажется, что я хочу просто ездить на море, а жить в горах.

— Почему?

— Ты знаешь, я люблю море, потому что оно всегда живое и беспокойное, а горы отличаются твердостью и постоянством, поэтому кажутся мне немного скучными. Но я думаю, что у меня и так хватает беспокойства в жизни.

Я крепко сжал ее руку.

Она повернулась ко мне, улыбнулась и сказала:

— Так, по крайней мере, — я решила предпочесть тебя морю.

Я досмотрел на нее в совершенном восхищении.

―И я с радостью буду преподавать в школе на холмах, где будет полно розовощеких детей.

― Они все влюбятся в тебя, — улыбнулся я.

― Так завоюй меня своей бессмертной прозой.

— Мы просто поедем к морю, — сказал я.