Алхимик. По следам Джордано Бруно

— Иисус исцелял бесноватых, а не убивал их! В конце концов, если вы верите, что нежнейшее, загадочное существо, столь чистое и достойное святости, которое через несколько дней умрет в ваших руках, одержимо демоном, то в демоне гораздо больше благочестия, чем в Боге… Многие ли священники могут похвастаться такими добродетелями? Дело не в том, чтобы носить распятие на сердце, а в том, чтобы поместить сердце в центр креста, креста жизни… По сути своей Иисус Христос, которого мы так плохо знаем, не отличается от тех Учителей, которые приходили до него или которые придут в будущем. Если посмотреть беспристрастно, то настоящий христианин должен стремиться к истине через Христа, мусульманин — при посредстве Мухаммеда, и так все остальные. Зачем воевать, если у всех нас один и тот же Бог, если все мы отстаиваем одни и те же истины? Разве не сказал Иисус: «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора»? Разве единая истина, говорившая его устами, отличается от той, что содержится в книгах одной из восточных религий, тех, что вы критикуете, не зная их содержания: «Какими бы путями ни шли ко Мне люди, я всех их встречаю с распростертыми объятиями»?

Антонио беспокойно вертелся на своей скамье; казалось, внутри него идет невероятная битва. В конце концов он взорвался:

— Все это прекрасно, но Господь наш бичом выгнал торговцев из храма, и именно так мы поступаем с неверными, которые оскверняют христианское общество! Если им не нравится в наших странах, почему бы им не отправиться в другие, мусульманские или протестантские?

— Когда они так поступали, их всегда уничтожали вместе с их покровителями. На протяжении всей истории религиозные и политические системы жили в чудовищном содружестве; политика находится на службе у религии, а религия, увы, — на службе у политики.

— Благодаря этому Церковь создала сообщество наций, объединила народы, которые тысячу лет постоянно воевали.

— Да, объединила, но лишь ради того, чтобы сражаться с другими. Однако еще прежде, чем Церковь заняла свое нынешнее положение, во всем мире — а не только в четвертой его части — правила религия Мистерий; из ее останков вы строите погреба и подвалы и даже кичитесь этим. Таинственные змеи, которых вы видите в Мексике, Индии, Египте или Фракии, в свое время имели гораздо более универсальное символическое значение, чем любое из ныне известных. История, которую вы изучали, пропущена через сито схоластики; так что если вы хотите быть справедливым, «слушайте оба колокола». Стали бы вы читать лишь тех историков, взгляды которых противоположны вашей религии? Почему же для того, чтобы узнать истину, не читать тех, кто рассказывает обо всех обычаях?

— Те, кто, по-вашему, «рассказывает обо всех обычаях», всего лишь поддерживают мнения, враждебные Церкви.

— В этом виновата сама Церковь, которая стала враждебной свободе.

— Вера исключает свободу.

— Но свобода не исключает веру. Вера должна вырастать из подтверждения фактов, она посланница и провозвестница иных, более возвышенных фактов, уравновешивающих первые; вера не противостоит всему разум ному, она не противоположна любому движению вперед и не враждебна тем, кто чувствует, мыслит и любит. Если христианская доктрина обладает силой, почему бы вместо того, чтобы убивать и преследовать всех, кто ее не придерживается, не вступать с ними в спор и не склонять на свою сторону силой истины, с помощью размышлений, благодаря любви и чистоте служителей этого учения? Вырвите с корнем догмы и нелепые утверждения, которые Господь наш никогда не произносил, начните сотрудничать с философией, как бы вы ее ни называли, ради гармонии, стоящей над всеми противоречащими друг другу формами! Брат мой, мир до смерти устал от слов «ты поступай так, но не смотри, поступаю ли так я». Меньше советов, больше примеров! Верить, что падшая женщина, осаждаемая чужим вожделением и собственной нуждой, исправится, выполнив несколько обрядов и прочитав несколько молитв, — это жестокая шутка. Когда, сделав все это, она увидит, что осталась такой же, как и была, ее охватят отчаяние и неверие, и она падет еще ниже. Она чувствует, что все это формальности, что все это обман, ведь тот же самый священник, который отпустил ей грехи, по-прежнему осуждает ее, как осуждают и все благородные дамы из религиозных обществ. Она видит не сострадание, а глумление. Эх, брат Антонио, пожалуй, на всей Земле не сыскать людей более жестоких к себе подобным, чем наши милосерднейшие и утонченнейшие дамы! Сколько всего сокрыто под белыми монашескими покрывалами и скромными пелеринами! Сколько грехов сдерживается не силой добродетели, а отсутствием возможности совершить их, и облачается в ангельские чувства!

— Вы все верно говорите, но священник чувствует себя обязанным порицать грехи, чтобы зло не правило в мире. Отец Матео, не станет ли наше молчание потворствовать всякой безнравственности?

— Я был бы вам признателен, если бы вы не называли меня отцом… Я не ваш Учитель и уж тем более не Отец, живущий на небесах…

— И я тоже был бы признателен, если бы вы не называли меня братом…