Алхимики (СИ)

— Verum, — ответил Ренье. — Как только Андреас войдет в эту комнату, я отдам книгу.

Не говоря ни слова, дознаватель развернулся и вышел.

Священник и осужденный все еще ждали внизу, и священник беспокойно озирался.

— Отец, позовите солдат, — сказал Имант. — Пусть поднимут заключенного сюда. И сами идите ко мне.

Когда дело было сделано, он велел стражникам встать у дверей спальни, сам же вместе с Андреасом вошел внутрь.

Ренье протянул ему книгу.

— Теперь, каждый получил, что хотел, — сказал пикардиец

— Да, — ответил дознаватель, — но за дверью ждет стража. Деваться вам некуда. Лучше покайся и смиренно предай себя в руки божеского правосудия.

Ренье рассмеялся, потом сказал:

— В этой комнате умер дядя моего друга. Дай нам немного времени, чтобы помолиться за упокой его грешной души.

— Что ж, молитесь, — кивнул дознаватель.

— Молитва, сотворенная в тиши и уединении, быстрее доходит до Божьих ушей.

— Хорошо, я не стану вам мешать. Но если ты задумал взывать о помощи к дьяволу, не трать сил понапрасну — сейчас он тебе не поможет, — ответил Имант. После чего покинул комнату, оставив друзей вдвоем.

Священнику было сказано внимательно слушать, что происходит за дверью, а стражникам — быть наготове. Прошла минута, потом другая, и вдруг один из них воскликнул:

— Откуда столько дыма?

Толкнули дверь, но она оказалась заперта изнутри. Дознаватель кликнул подмогу, дверь вышибли, и в лица стражникам пыхнуло огнем: вся комната была им объята.

С криками: «Дьявол! Дьявол!» они бросились вон из проклятого дома, и пламя следовало за ними по пятам. А на улице жители Ланде с ужасом смотрели, как от жара лопаются стекла на окнах второго этажа, как оттуда черными клубами валит дым и тонкие огненные языки, словно когти, скребут облупившуюся краску на стенах. И никто не издал ни звука; слышно было только, как трещит горящее дерево и звенит раскаленная черепица.

Вдруг чей-то крик разорвал тревожную тишину. Охваченная пламенем фигура вывалилась из окна и забилась по земле. Толпа ахнула и подалась назад; неподвижным остался лишь один человек, дознаватель Имант. Откинув голову и сведя брови, он холодно озирал корчащийся у его ног человеческий обрубок, а когда тот, наконец, затих, молча поднял взгляд.

И словно повинуясь невидимому знаку, дом вдруг вспыхнул разом, и огненный столб с ревом взметнулся над крышей в голубое небо.

XXVI

Тревожный звон набата разносился по округе, достигая предместий.

Люди суетились, как муравьи; и летела по Ланде весть о том, что Черному дому пришел конец.

Но в полях за городом стояла благостная тишина, нарушаемая лишь звонкими голосами птиц в придорожных кустах и плеском воды у речного берега; лягушки оглашали заводь раскатистым кваканьем. Легкий ветерок приносил ароматы расцветающих трав и свежей молодой листвы. Над пустынными тропами, сверкая крыльями, проносились стрекозы. По небу невесомыми хлопьями скользили перистые облака.

Здесь царили покой и безмятежность, не омраченные суетными страстями.

Одинокий путник шагал по дороге на Уи. Судя по одежде, это был ремесленник, ищущий заработка; перед собой он толкал прикрытую рогожей тележку. Его лицо, испачканное сажей, было задумчивым, но не печальным; в глазах под широким покатым лбом горел живой огонь. Шел он быстро, вздымая пыль башмаками; тяжелая сумка хлопала его по бедру.

Шаги и скрип колес разбудили дремавшего у дороги бродягу-виелиста — он подскочил, размахивая руками, точно вспугнутая птица. Старая виела покатилась под ноги путнику, и тот остановился.

— Побереги свое добро, — сказал он.

Бродяга подхватил инструмент и, ударив смычком по струнам, запел надтреснутым голосом:

Смерть танцует, смерть поет,
Без пощады, без сомненья
И без капли промедленья
Вовлекает в хоровод
Души грешные — толпой,
Знай, уводит за собой.
Коли жив ты, не забудь
Душу снарядить в дорогу,
Что ведет на небо к Богу,
В трудный и неблизкий путь,
А земле, что наша мать,
Тело бренное предать.

И, выводя жалобную мелодию, певец кривлялся, подмигивал и корчил рожи, словно это была невесть какая шутка. Под конец он и вовсе пустился в пляс вокруг тележки, но вдруг грозный окрик заставил его броситься наутек, зажав виелу под мышкой.

И путник, глядя на него, весело рассмеялся.

Потом он услышал позади торопливые шаги и, обернувшись, увидел, что его нагоняет запыхавшаяся девушка.

— А тебя каким ветром выдуло из Ланде? — спросил он.

— Не сердитесь, господин Ренье, — отвечала она. — Знаю, не надо было бежать за вами, но я не утерпела. Шла к Йоосу в красильню и вдруг увидела, как вы выходите из города. Господь свидетель, я ведь не хотела, ноги сами меня понесли — так и бегу за вами с тех пор.

Но пикардиец выглядел более удивленным, чем рассерженным. Потом грустная улыбка скользнула по его губам.