Алхимики

— Ошибки нет, хотя, по правде сказать, я едва узнал его — он был похож на нищего в своем старом рваном плаще. Должно быть, этого господина приняли за бродягу; если так, его скоро отпустят. Но нам-то что за дело? Пойдем, я отведу тебя к твоим родственникам.

Сесса остановилась, словно запнувшись, и медленно покачала головой.

— Нет, мне нужно вернуться.

— Да что с тобой? — воскликнул красильщик. — Говорю же, нельзя возвращаться! Черный дом проклят, и пусть черт заберет его вместе с Звартами. Сегодня утром дознаватель из Брюсселя потребовал взять арестовать Хендрика Зварта и его сестру. И совет ему подчинился.

— Откуда ты знаешь?

— Ян Прот, обойщик, сказал мне об этом. Он мой хороший приятель. Еще засветло он был в зале городского совета, украшая его к празднику, и слышал все своими ушами. Пока мы здесь разговариваем, судья со стражей идет выполнять приказ.

— И ты молчал?! — в отчаянии крикнула Сесса. — Господь Всемогущий! Идем же, идем скорей! Надо успеть!

Она со всех ног бросилась к улице Суконщиков, а Йоос за ней. И ему с трудом удалось поймать ее за юбку, но девушка не остановилась, даже когда на ней начало трещать платье. Тогда красильщик схватил ее и прижал к стене дома, а поскольку она продолжала вырываться и кричать, зажал ей рот и держал так, пока девушка совсем не задохнулась. Потом он убрал руку и сказал:

— Да ты ума лишилась, что ли? В тюрьму хочешь? Ну, так я сам тебя отведу. Говорю тебе, в Черный дом ты не вернешься! И не вырывайся, я сильнее тебя.

Сесса обмякла и всхлипнула.

— Тише, тише, — прошептал Йоос, прижимая ее голову к своему плечу. — Не надо плакать, милая. Твои хозяева — плохие люди. Об этом и раньше говорили, да все тишком; не трогали их, потому что они — дети эшевена и богачи. А теперь видишь, все от них отвернулись. И правильно, потому что через Звартов дьявол творит зло всем нам.

Несколько мгновений девушка пристально смотрела в глаза красильщику, потом оттолкнула его.

— А какое зло они причинили тебе?

— Такое, что ты совсем меня разлюбила, — ответил Йоос. — У меня душа болит с тех пор, как ты пошла в тот дом. Раньше бывало, стоит тебе улыбнуться, и я сам не свой от радости; а нынче все грустишь, и я места себе не нахожу. А ты еще спрашиваешь, что за зло… Хуже этого зла быть не может. И пусть Хендрик Зварт отправляется в ад, где ему самое место, а ты со мной пойдешь!

Прижав к себе девушку, Йоос поцеловал ее в лоб и повел за собой, крепко держа за руку. Сесса больше не вырывалась. Сил у нее совсем не осталось, и она едва переставляла ноги. Проходя мимо площади, они увидели эшевена Николаса ван Эйде в черном с головы до ног с серебряным жезлом в руках. Высоко держа голову, он шествовал к городской тюрьме, а за ним шли комендант и четверо стражников, ведущих Грит и госпожу Мину; еще двое несли закрытые холстиной носилки. Старуха ковыляла, угрюмо свесив голову, а госпожа Мина все кивала и бормотала. И руки у обеих были связаны. В пяти шагах за ними двигалась толпа зевак, которых все прибывало. Дети указывали на женщин пальцами и кидали в них яичную скорлупу, а горожане переглядывались и говорили, что омрачать Пасху — дурной знак. И многие разбегались по домам и запирали за собой двери.

Сердце у девушки разрывалось от жалости и страха. Она и Йоос пошли следом и услышали, что по настоянию дознавателя Бартоломейса Иманта через три дня состоится суд, на котором выслушают свидетелей; имена держатся в тайне, но известно, что Таннеке Сконен тоже будет в их числе.

И люди говорили, что ее показаний хватит, чтобы отправить ведьм на костер.

Но об Андреасе Хеверле не было сказано ни слова.

XX

Утром в среду громкие удары колокола известили горожан о том, что суд над maleficas[25] начался. Но еще с ночи на площади перед ратушей начал собираться народ: не только из Ланде и его предместий, но и жители окрестных деревень пришли сюда, желая поглазеть на судилище. Дабы избежать беспорядков из Лёвена был вызван отряд ландскнехтов в помощь городской страже, и теперь они цепью выстроились перед ратушей, удерживая волнующуюся толпу за пять шагов от входа.

Однако массивные дубовые двери были распахнуты во всю ширь, и стоящие в первых рядах могли отчетливо видеть зал совета, его стрельчатый свод и массивные каменные колонны, пол с потрескавшимися плитами, ряд невысоких полукруглых окон, сквозь которые едва пробивался сумрачный свет, и большое распятье на дальней стене. В этом зале, называемым Lagere (Нижний), на возвышении с балдахином за длинным столом в высоких креслах восседали судьи: каноник и два священника, а также двенадцать человек, известных своей добропорядочностью и благочестием — бургомистр, эшевен и городские старшины. Справа и слева на скамьях за низкими деревянными загородками расположились бюргеры в темных упеляндах с серебряными поясами. Иные почтенные горожане стояли в передней части зала по обе стороны от входной двери. Площадь кипела как большой котел; в зале же царила тишина, изредка нарушаемая шарканьем ног по полу, кашлем, шелестом одежд и чуть слышным шепотом.