Алкоголик. Эхо дуэли

— Видишь ли, – глубокомысленно ответил Матвей Матвеевич, – в этом деле о дуэли есть ряд обстоятельств, которые вызывают недоумение. События тех дней до сих пор покрыты тайной. Есть вопросы, на которые никто не знает ответа. Непосредственные участники дуэли долгое время молчали. По дуэльным правилам в обязанности секундантов входило обеспечение поединка доктором и экипажем для раненого. Однако все они не выполнили своих обязанностей.

— Почему?

— Вот объяснения, данные секундантом Васильчиковым через две недели после события: «Не в первый раз я участвовал в поединке, но никогда не был так беззаботен о последствиях и твердо убежден, что дело обойдется, по крайней мере, без кровопролития». Значит, были основания думать, что дело обойдется без кровопролития?

Он говорил о давно минувшем, как о том, что случилось буквально вчера, как будто бы все детали настолько свежи, что нет надобности особо задумываться, чтобы извлечь их из памяти. Слушая Антикварщика, поневоле можно было забыть, что все, о ком он говорит, давно умерли, умерли их дети и даже внуки.

— «Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу» – так эффектно закончил свои воспоминания о дуэли секундант Васильчиков, – сказал Матвей Матвеевич.

— А следствие? – спросил Свирин.

— Хороший вопрос, – Матвей Матвеевич выпрямился в кресле. – О следствии почему-то мало кто вспоминает. Как будто следствие может проводиться только в наши дни, а тогда – стреляй кого хочешь и сколько хочешь. Действительно, по случаю насильственной смерти было заведено судебное дело. Буквально на следующий день на место поединка выехала следственная комиссия. Тело Лермонтова было освидетельствовано ординарным лекарем пятигорского военного госпиталя, титулярным советником тридцатилетним Барклаем-де-Толли. Осмотрев тело, он дал два свидетельства. В первом не было описания раны, а лишь констатировался факт смерти. После первого, проведенного во флигеле Чилаева, он выдал медицинское свидетельство №34, в котором говорилось, что «Тенгинского пехотного полка поручик М. Ю. Лермонтов застрелен на поле, близ горы Машук, 15 числа сего месяца и, по освидетельствовании им, тело может быть предано земле по христианскому обряду». Первое свидетельство было составлено по просьбе друзей Лермонтова, которым необходимо было начать хлопоты по погребению. Получить разрешение на это было трудно, потому что убитые на дуэли приравнивались к самоубийцам.

Но уже через сутки, в связи с заведенным по случаю насильственной смерти судебным делом, потребовалось более полное освидетельствование. Барклай-де-Толли выполнил его 17 июля в присутствии официальных свидетелей. Свидетельство №35 гласило: «… при осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча, отчего поручик Лермонтов мгновенно помер на месте поединка…» Доктор Барклай-де-Толли не вскрывал тела Лермонтова, его попросил об этом хозяин дома Чилаев, который не хотел, чтобы его дом был превращен в прозекторскую, а местное начальство не решилось перевезти труп Лермонтова в морг Пятигорского военного госпиталя. Барклай-де-Толли не мог предположить, что появится версия об убийстве Лермонтова таинственным стрелком из-за кустов или из-за скалы.

Матвей Матвеевич как-то особо горестно вздохнул (это было вполне просто объяснить воздействием алкоголя) и продолжил:

– По поводу последней дуэли Лермонтова существует куча заблуждений и поверхностных суждений, которые передаются из поколения в поколение. Мартынов представляется недалеким, упрямым и болезненно самолюбивым… Но кто теперь помнит, что он был правдивым, честным и смелым человеком? А между тем он прожил долго, и было много людей, которые поддерживали его морально, не давали сломаться, они называли его благороднейшим человеком, ставшим жертвой случая, стечения обстоятельств. Но все равно общественное мнение испортило ему всю жизнь…

Свирина всегда поражали глубокие познания Матвея Матвеевича. Откуда он все это знал? Откуда мог знать? Ведь все эти знания были «не по профилю». Всю свою жизнь Матвей Матвеевич принадлежал скорее к политической сфере, а не культурной. О прежней своей деятельности Матвей Матвеевич обычно говорил так: «Да, я работал в одной конторе. Кажется, такое учреждение, где шлифовались законы, в старину называлось кодификационным отделом». При этом он не уточнял, как называлась его контора в более близкое нам время.

Он до сих пор поддерживал связи со своими коллегами, которые приходили и приезжали посмотреть на новинки его коллекции. Они понимали друг друга с полуслова и даже легко прощали друг другу ошибки, так было лучше для собственного спокойствия, так можно было сохранить уверенность в себе и в том, что контора, в которой они когда-то работали, тщательно отбирала людей и отбраковывала дураков.