Алкоголик

— Это информация к размышлению, — ухмыльнулся Сапсан. — Это предупреждение, чтобы ты вел себя очень аккуратно и не вздумал снова завалить дело. Ты пойми, чудак: я тебя уважаю, и Папа тебя уважает, и вообще братва считает, что ты правильный мужик, хотя и мент. Если бы не это, базар у нас с тобой получился бы другой. Мы тебе добра желаем, майор. И, если ты это дело для Папы провернешь, будь спокоен: добра у тебя будет столько, что в двух руках не упрешь.

— А если не проверну? — спросил Чиж.

— Тогда говно твое дело, — сообщил Сапсан. — Поверь, я тебя не пугаю.

— Еще бы, — сказал Чиж. — Пугать-то нечем.

— Есть чем, — заверил его Сапсан. — Есть, поверь.

— И чем же?

— Узнаешь в свое время, — пообещал Сапсан и повернулся к дверям.

— Пшел вон, — с некоторым опозданием напутствовал его Чиж.

— А я что делаю? — насмешливо поинтересовался Сапсан и скрылся за дверью.

Чиж поднял перевернутую Сапсаном табуретку, сел на нее, привалился плечом к стене и закурил, свесив руку с пистолетом между колен. Вдруг дверь снова приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Сапсана.

— Да, — сказал он, — чуть не забыл. Не вздумай подключать к этому делу своих ментов. Учти, стукачи в вашей конторе есть не только у Хромого.

Чиж посмотрел на него исподлобья, вялым движением поднял «ТТ» и пальнул в стену рядом с головой Сапсана. Голова скрылась, словно ее и не было.

— Козел бешеный! — донеслось с лестничной площадки.

Чиж встал, плотно прикрыл дверь и задумчиво поковырял пальцем дыру в обоях. Стена здесь была бетонная, и пуля засела совсем неглубоко: Чиж отлично видел неровный кружок расплющенного металла, который поблескивал в дыре.

Он вернулся в гостиную и опустился в кресло. Кончик сигареты вспыхивал в темноте, как бортовой огонь самолета, из прихожей на пол падал неровный прямоугольник света. Чиж думал о том, что сказал ему Сапсан. Ничего конкретного в этом разговоре не было, но в душе майора почему-то крепло ощущение, что он сидит между распахнутыми челюстями саблезубого тигра, и челюсти эти вот-вот сомкнутся с глухим костяным лязгом, превратив его в мясной фарш. Разумеется, его испугали вовсе не туманные намеки Сапсана на какие-то грозные беды, ждущие его впереди: в своей жизни Чиж слышал угрозы похлеще и пережил не одну попытку привести эти угрозы в исполнение. Но с приходом Сапсана что-то изменилось, и майор буквально кожей чувствовал нарастающую угрозу, хотя и не знал, откуда она исходит. Хромой? Да, Хромого было рано сбрасывать со счетов, так же как и Лаптя. Боже мой, неужели Лапоть продался этой старой пиявке? Невероятно! Но факты — упрямая вещь…

«Да, — подумал он. — Лапоть. И Хромой. Они снова попытаются меня убрать, но дело не в них. Дело в Кондрашове — в Папе, как назвал его Сапсан. Господину депутату неймется, ему нужна голова Абзаца, чтобы прибить ее над камином. На худой конец, он согласен взять мою, и, похоже, он уже начал перепиливать мне шею, а я до сих пор не могу сообразить, с какой стороны он пилит. Сапсан обещал, что я все узнаю, когда придет время. В этом можно не сомневаться, так же как и в том, что это время придет слишком поздно, когда я уже ничего не смогу сделать.»

Он раздавил в пепельнице сигарету. По идее, нужно было сделать пару телефонных звонков, но шевелиться не хотелось. «Да черт с ними, — подумал Чиж. — Какое мне до всего этого дело? Ну пришьют они меня в самом крайнем случае. Так ведь я же никогда не собирался жить вечно. То есть было, было такое время — в детстве, да еще и в юности, пожалуй. Тогда казалось, что чем дольше проживешь, тем больше нового и интересного успеешь повидать, пощупать и попробовать на вкус. А потом как-то незаметно стало ясно, что ничего нового и интересного вокруг не происходит и никогда не происходило, а на вкус все на свете приблизительно одинаково — что салат оливье, что собачье дерьмо.

Вот сейчас, например, Кондрашову кажется, что он должен жить и что я просто обязан его защитить. Еще ему кажется, что если меня как следует пришпорить, то я вмиг добуду ему Абзаца — просто выну из заднего кармана и преподнесу. Но это же чистой воды заблуждение! На самом деле для всех без исключения будет лучше, если господин Кондратов подохнет в ближайшее время. Никаких моральных обязательств у меня перед ним нет, потому что я не чувствую себя обязанным защищать эту сволочь, которая ничуть не лучше Хромого и почти наверняка хуже Абзаца. Тот, по крайней мере, зарабатывает себе на жизнь своими руками — как умеет, конечно. И рискует он собственной головой и в случае чего ни к кому не бежит жаловаться, а решает свои проблемы сам — опять же, как умеет. И пришпоривать меня бесполезно. Я тоже работаю как умею — не лучше, но зато и не хуже.»

Телефон у его ног осторожно звякнул, словно пробуя голос, а потом разразился длинной требовательной трелью.

— Пропадите вы все пропадом, — сказал телефону Чиж и снял трубку.

— Алло, — сказал незнакомый голос на другом конце провода. — Это Николай Григорьевич?

— Гаврилович, — не слишком любезно поправил собеседника Чиж. — Ну, что вам еще надо?