АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино

— Я не знаю, существует ли другая жизнь, но я верю в эту возможность. Я много занимался исследованиями о людях, которые заявляют об опыте других жизней. Как ни удивительно, у них не было причин мне врать, когда они рассказывали о своих предыдущих жизнях, о тех местах, где бывали. Например, Далай-лама, как вы знаете, может взять какой-то предмет из своей прошлой жизни. Но мне всё равно нужно больше доказательств. Подготовка этого фильма была очень увлекательной. Большинство людей в Таиланде верят в реинкарнацию. Более половины тех, кто идет в храм молиться, просят о хорошей карме, чтобы в следующей жизни стать лучше или богаче. Эти верования у нас в крови. Я-то просто хотел представить на экране эту сторону нашей жизни, наших верований. Очень увлекательно смотреть, как они влияют на нашу современную жизнь. Вера — часть нашей жизни, общественной, политической, даже моды. Я верю, что сила мысли или сила науки могут этого достичь в будущем. Думаю, мы всё еще очень примитивны. Поэтому нам нужно кино. Оно тоже достаточно примитивно. Мы все собираемся вместе и смотрим двумерную иллюзию, как в свое время в пещере смотрели на огонь или на то, как кто-то рисует или изображает театр теней. Это ведь то же самое. У нас очень примитивная культура. Может быть, через две-три ступени эволюции науки мы сможем проникнуть в сознание, и тогда сможем разобраться с привидениями и тому подобным.

— Что-то вы не слишком ласковы к кинематографу. Почти как Александр Сокуров, который любит повторять о недоразвитости киноискусства…

— Я тоже так считаю. Любое другое искусство менее примитивно, чем кино. Кино — это крайность.

— Как бы вы определили концепцию времени в ваших картинах, в частности в «Дядюшке Бунми»…?

— Понятие времени в этом фильме не постоянно, оно многослойно. В фильме есть разные места действия. Например, когда персонажи оправляются в джунгли — это уже другое время, это древние джунгли, не современные. Происходит смена времени в фильме. Актеры будто переносятся в старое кино. Их игра, например, вокруг обеденного стола, ведется в старой манере. В последней сцене, где люди раздваиваются, время как бы прерывается, встает вопрос, где же реальность? В баре караоке, в номере отеля? А может быть, где-то еще?

— А как в Таиланде вообще воспринимают Бога? Вы бывали в разных странах и можете сопоставить восприятие Бога в разных культурах.

— Бога или духов?

— Ну хорошо — духов.

— Вполне возможно, что Бог и духи — одно и то же (смеется). Понимаете, Таиланд — не совсем буддистская страна, хотя мы, тайцы, утверждаем, что буддистская. Есть следы индуизма, есть анимизм, есть такой облегченный буддизм, есть нечто промежуточное. Так что у нас много богов, и духов тоже много. Когда я был маленький, я знал, что разнообразных духов существует очень много, в каждом дереве свой дух. И даже теперь, когда я взрослый человек, когда я вроде бы знаю, что это все глупости, несовместимые с логикой, все равно невозможно просто так отделаться от ощущения, что духи реальны. И я стараюсь передать это ощущение в фильмах. Это такая интереснейшая иллюзия: в детстве мы верим в духов, для нас духи — факт жизни, а потом мы становимся старше, и факт оборачивается вымыслом. То же самое — в кинематографе: мы стараемся через вымысел воссоздать свое давнишнее восприятие мира, свои воспоминания. В этом смысле есть параллели между верой в духов и кинематографом, мне очень интересна эта связь.

— А чем отличается эта трансформация вымысла в фильме «Отель „Меконг“» от трансформации в ваших предыдущих фильмах?

— В отличие от каких фильмов?

— Какое значение имеет в фильме — и для Таиланда — река Меконг? Мы, к сожалению, ничего не знаем об этой реке.

— Меконг имеет очень важное значение. Эта река — часть нашей жизни. Можно даже сказать, часть нашего тела — она подобна кровеносной артерии. Но, конечно, мы, люди, иногда забываем о своем теле. И в Таиланде тоже иногда забывают, что возможны наводнения. Пока проблема не угрожает Бангкоку напрямую, считается, что всё нормально. В Таиланде сильная централизация, всё сосредоточено в Бангкоке. И люди, а также правительство иногда игнорируют жизнь провинции. У них одна цель — урвать побольше. Когда строятся дамбы, это очень вредно для рыб и других обитателей реки. Биологические виды вымирают. Но эти люди считают, что деньги — важнее, чем природа.