Аллегро

— Правильно, солдат. Кому ж ещё! — надвинув козырёк фуражки на глаза, кивнул генерал, и первым шагнул на выход.

— А когда надо-то… — уже в спину, вспомнив, спросил Смирнов.

— Что именно? — генерал задержался на пороге.

— Начало когда? Лететь, в смысле… — уточнил вопрос Смирнов.

— А, лететь? — генерал понимающе усмехнулся, но ответил. — Я думаю, послезавтра. — Даже пошутил ещё. — Не беспокойтесь, товарищ лауреат, не опоздаете. Так нет, товарищи командиры?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, — вновь вытягиваясь, в унисон ответили полковник Золотарёв с полковником Ульяшовым.

— Так что… Готовьтесь! — генерал прощально кивнул, и решительно шагнул за порог. За ним и «батя» с Ульяшовым. Помощник генерала вышел последним, аккуратно прикрыв дверь.

— Фу-у-у… выдохнув, Смирнов, ещё какое-то время столбом стоял, держа руку у пилотки.

Два дня…

Уже через два…

И на хрена он, спрашивается, козе баян, с ноги на ногу расстроено переступил Санька.

Это событие немедленно поставило полк на уши едва ли не больше, чем страну полёт первого космонавта старшего лейтенанта Юрия Гагарина в космос. И не приезд генерал-лейтенанта в оркестровую канцелярию полк удивил, кто так подумал, хотя и это тоже невидаль, большая, причём, а победа рядового Смирнова где-то там, в Европе, на каком-то музыкальном конкурсе. На Смирнова приходили смотреть, спрашивали — «а правда, что ли, Санька, говорят, что ты…», и т. п. Санька прятаться начал. Хорошо мест таких в полку много. Например, в каптёрке.

Там его и вычислили Лёва Трушкин и Женька Тимофеев, прапорщики.

Каптёрка, кто не знает, солдатский вещевой склад. Всего лишь! В каждой роте свой. Обычно маленькая душная комнатка, где-нибудь в подвале, с одной-двумя лампочками; плотно уставленная деревянными стеллажами; до потолка заполненная летом — зимней формой личного состава роты, включая и личные их вещи, зимой — летней одеждой и тому сопутствующее. В огромных мешках постиранное или собранное для стирки нижнее солдатское бельё, включая портянки и полотенца, — мыло, веники, лопаты, валенки, сапоги, полушубки, и прочее и прочее. Много всего. Есть в каптёрке и подобие маленького стола, несколько толстых затёртых канцелярских книг «учёта» и «выдачи» на нём, под столом — категорически запрещённые! — электроплитка и чайник на ней. Конечно и жутко закопченная кружка с чифирём, в переводе — заваркой. Кружки для «гостей», столовые ложки, пачка сахарного рафинада, печенье… Всё это вотчина (хозяйство) каптёрщика и старшины роты. Они отвечают за всяческое «наличие» и какой положено «учёт».

Стать каптёрщиком — несбыточная мечта солдата-срочника. Стать другом каптёрщика и того сложнее. Оно и понятно: в роте три взвода, в каждом взводе по три отделения — это сколько уже солдат? — подсчитали? — да, правильно, много. Считаем дальше. Плюс один ротный, три взводных, один старшина, три зам комвзводов, не говоря уж про командиров отделений и ефрейторов, — а каптёрщик один. Представляете, один! С кучей, естественно, гласных и не гласных привилегий. Кстати, в каптёрке очень хорошо «гаситься», что очень важно, или что отмечать… Но это тайна. Об этом вслух не говорят. Дружба с каптёрщиком дороже — её потерять можно. А это в армии дорогого стоит.

Мгновенно став знаменитостью, Санька автоматически стал другом не только всех дембелей, но и привилегированных каптёрщиков. В одной из таких и готовился сейчас к командировке; сидя под низко зависшей яркой лампочкой, прикреплял на погоны новые лычки.

Крупный прапорщик Лёва Трушкин, и выглядывающий из-за его спины Женька Тимофеев, вычислили парня.

— А, вот ты где загасился! Молоток! Еле нашли. Каптёрщик… — громко позвал Трушкин высунувшегося со второго яруса солдата каптёрщика. Тот привычно дремал в своём логов… лежб… нет, не правильно, он одеяла лёжа там пересчитывал, инвентаризацию делал. — Лежи-лежи, чаю не надо, дрыхни! Мы на минуту. — Каптёрщик огрызаться не стал, прапорщики не срочники, по шее схлопотать можно, да и на минуту сказали зашли, пусть, вновь спрятался в «инвентаре и материалах». — Такое дело, Санёк, есть задание. — Глаза Трушкина светились ласковой масляно-шоколадной глубиной, фигура дружеским расположением. — Нужно одно дело по-честному сделать… деликатное. Сделаешь? — с нажимом, поинтересовался Лёва.

— Какое дело? — насторожился Смирнов. Насторожился скорее механически, вернее машинально, хотя никакой опасности пока не видел.

— Сначала дай слово, что сделаешь…

— Даю!

— Честное — пречестное?

— Честное-пречестное. И что?

— Да вот, — Трушкин чуть отклоняется в сторону, давая возможность друга своего лучше разглядеть, Евгения Тимофеева, худого, «прозрачного». — Сам понимаешь, надо Жеке нашему, — кивает на Тимофеева, — пару посланий на английский язык срочно перевести, пока ты здесь или в дороге будешь… как тебе лучше? Переведёшь?