Аллегро

Зажигалка смачно чвякнула крышкой, чиркнула кремнем…

— Горит Ронсон! Сработал.

Мальцев склонился к огоньку… С зажатой в зубах толстой сигарой он смотрелся комично. Челюсть, как и лицо перекосило, губы мусолили толстенную сигару, но Мальцев старался удержать на лице выражение неслыханного удовольствия… Это получалось плохо, как и само раскуривание сигары… Остальные ждали очереди, с интересом наблюдали…

— Уфф-ф!.. Гхы… кхык! — пыхнув наконец дымом, Геннадий сильно закашлялся. С трудом просипел. — Крепкий табак, зараза. С непривычки…

— Дай-ка я курну… — немедленно послышалось нетерпеливое.

— И я тоже… и я!

Теперь уже две дымно чадящие сигары пошли по кругу… Затягиваясь, будто в восхищении, смакуя, музыканты прикрывали глаза, на самом деле курили осторожно, с опаской набирали дым и картинно, подержав во рту, выпускали… насладившись горечью. Другие смело пропускали дым в лёгкие… Лёгкие, не ожидая такой подлости, мгновенно столбенели, съёживались, закрывали можно сказать все дверцы, противились… Это было заметно по выпученным глазам курильщиков. Неподготовленный организм полностью и категорически отторгал подброшенную дымную подлянку. Прямо на вдохе прерывал всяческое дыхание. Давая тем самым понять тому предмету, что на плечах, явную пагубность эксперимента… Для пущей доходчивости подключив надсадный кашель, осипшее горло, противную кислость во рту, шум в ушах и головокружение… Так вот, мол, тебе, голова садовая!..

Но мужики старались держать лицо. Музыканты! Классно Санька в гости сходил. Здорово.

— И кто это всё нам подарил? — в благодушном уже настроении, спросили Смирнова.

— Посол, — ответил посланец.

— Какой посол? — не поверили. — Что, именно сам?

— Да, сам… — вновь пожал плечами Смирнов, держа под мышкой сувенирную майку. — Ну и другие там люди были… Сотрудники. Но в основном, посол.

— Ёшь твою в рассол… И что, так вот он тебе прямо и сказал, на, мол, рядовой Смирнов, тебе все эти подарки, да? Передай своим товарищам, да? Так, что ли? — вёл допрос Трушкин. — Трали-вали.

— А он не пьяный, случайно был этот посол ваш, там, Санька, нет? А то, знаешь, как иногда бывает, не успеешь утром глаза открыть, а к тебе уже, тут, как тут, бегут отбирать. Мол, шутка это была, чувак, вчера. Извини, пьяные все шибко были, отдай обратно подарки, не то, хуже будет. Нет? — уточнил позиции Генка Мальцев.

— Да нет, я говорю, — всерьез обиделся Санька, за кого его принимают. — Не пили мы. Сами они и подарили. Традиция у них, сказали, такая — в книге расписался, получи подарки.

— Ёп… почему меня не взяли? Я б тоже расписался, — простонал Мальцев.

— И я… Даже два раза, — встал в очередь и Сашка Кобзев.

— Ага, три раза… — передразнил Тимофеев, и смешливо взвыл голосом актера Папанова. — Эх, жисть наша жестянка… А ну её в болото… А мне лета-ать, а мне лета-ать…

— Так, ладно, чуваки, хорош летать… эээ… пытать парня, я ему верю. Санька врать не будет и воровать тоже. Тем более в гостях. Что делать будем, а? — Трушкин вывел собрание на главную прямую.

— Выбросить всё, как вражеские, — предложил Кобзев.

— Ага, щас, выбросить! Шутишь? — возмутился Мальцев. — Это ж, подарки дружественного государства. Сувениры, так сказать…

— Правильно. Гуманитарную помощь не выбрасывают, ею пользуются… Тем более от дружественного американского народа. Тут как от «красного креста», чуваки, отказываться нельзя — грех. — Подвел черту Трушкин, и, укоризненно глядя на Кобзева добавил. — Возьмем, подарки, возьмем. Не будем обижать людей, коли дали. Все так делают.

— Правильно, — поддержал и Тимофеев. — Не будем манкировать дружеской услугой американского Конгресса. Надо им благодарственную телеграмму от нашего оркестра послать, как от нашего парламента: спасибо, мол, братцы-капиталисты, можете присылать ещё.

— На деревню дедушке!..

— Почему на дерев…

— Всё, стоп! Закончили дебаты. Всё делим по-братски, по справедливости. Так, нет, Санька?

— Ну…

— Значит, единогласно.

— Эх, загулять бы сейчас где-нибудь… с девочками… да на Канарах… — расплывается в счастливой и мечтательной улыбке Кобзев, что тут же зеркально отразилось на лицах многих его товарищей. — Галстук, подтяжки, сигару, Ронсон… Мани… И на Канары, к девочкам! Или в Тайланд, как новые русские, а? Давно я там у них, кстати, не был, считай, вообще. Ой, как я хочу тайский массаж… да нижних бы конечностей…

— Какой Тайланд? Какие конечности? Вы что тут, понимаешь, заснули что ли?! — Врываясь в курилку, вместо «здрасьте», язвительно и громогласно вопрошает старшина оркестра. На лице официальная военная дисциплинарная строгость и возмущение. — Опять этот Кобзев тут воду мутит, да? — догадливо восклицает он. — Время уже, понимаешь, без пяти девять, а они тут все прохлаждаются… Сейчас же дирижер придёт! Вы понимаете, нет? Ну-ка, все быстро в оркестровку… — Наигранно сильно гневается на музыкантов старшина оркестра, отечески при этом задерживая рукой вчерашнего посланца. — Стой-стой, Смирнов, погоди. — Остановил.