Аллея всех храбрецов

– Если в человеке и есть что-то стоящее, – ответил Главный, – он не пропадёт. А нет, не стоит и жалости… Дело нужно делать чистыми руками. Я сам не настаиваю на увольнении. Поговорим с ними, посмотрим, куда их определить? Отправим в цех на первое время, пускай помоют станки, подумают. Возьмём их, Анатолий Иванович? – обратился Главный к начальнику отдела кадров. Но тот на этот раз ответил уклончиво:

– Посмотреть нужно, Сергей Павлович.

«Ай-яй-яй», – думал Невмывако, возвращаясь в отдел. – Нехорошо получилось». Он шёл по длинному коридору третьего этажа. По паркету от дальнего окна тянулись к нему блестящая световая дорожка. На этот раз она слепила и раздражала. Он даже ступал по ней с раздражением, как будто давил ногами её блеск.

«Зачем было нужно ввязываться? Кто его просил? Совершенно очевидное дело. Ясное с самого начала. Всем ясно: и Главному, и ему самому, каждому здравомыслящему человеку. Ясно, как дважды два. Конечно, прав Главный. Тысячу раз прав. Он сам подрывал дисциплину, которую ему доверили охранять…»

На фирме он с самого начала не собирался задерживаться. Она была для него необходимым перевалочным пунктом. Но в этом положении были и свои преимущества. Он чаще смотрел на окружающее со стороны. Ведь он уже определённо решил для себя, но каждый раз, когда собирался уйти, возникала коллизия, и он временно задерживался, а время шло, и те, кого он прежде сманивал, приживались в иных местах.

Теперь ему, подобно неумеющему плавать, необходимо было капельку продержаться на поверхности, и он окончательно уйдёт. Все чаще становилось невыносимо и тянуло освободить сцену. Уйти от всего: от шума, от телефонов, грозящих неожиданностью, от обстановки ожидания, когда и тихо, но «в воздухе пахнет грозой». Нет, всё это не для него.

Вернувшись в отдел, он заперся в кабинете и барабанил пальцами по столу, ходил по кабинету: пять шагов до доски и обратно до стола.

«Почему он игнорировал меня? – думал он о Главном. – Накричал, как на мальчишку, а затем совсем перестал замечать. Словно вместо меня столб или пустое место».

Он подумал о том, что не ел с утра, достал свой завтрак, развернул и снова спрятал в стол. Есть не хотелось, даже подташнивало, была противная слабость в коленях и кружилась голова.

«Был бы Викторов, и всё получилось бы великолепно. Нужно придумать что-нибудь».

Мысли его начали путаться, и хотелось их остановить. Он предпринимал странные усилия, пытаясь отыскать конец или начало, ту самую опорную точку. Но ничего уже не удавалось. Предметы, окружавшие его, начали кружиться, ускоряя темп. Завертелись в бешеной пляске оконные пятна, заискрился яркими бликами начищенный пол. И когда карусель света и тени перешла в сплошное мелькание, ворвался в сознание головною болью телефонный звонок. Затем звон почему-то перестал пугать и начал глохнуть, и в уши полезла плотная тишина. Она, разбухая, заполняла пространство, забивала рот. Он глотал её, пытался опереться, но тело больше не слушалось. Оно миновало стул и грузной бесформенной массой расползлось по полу.

Телефон всё звонил в кабинете и в приёмной секретаря.

«Отчего он не поднимает? – думала секретарь. – Может, вышел или звонок испорчен?»

Войдя в кабинет, она отчаянно перепугалась. Невмывако набухший, с потемневшим лицом не мог ничего ни сделать, ни сказать и нуждался в помощи. Он лежал и слабо стонал.

Кто-то вызвал здравпункт, кто-то предлагал воды, а она все ещё не могла толком прийти в себя.

Когда Невмывако доставили в здравпункт, а затем в больницу, и короткий консилиум своих и городских врачей пришёл к определённому мнению, главврач поликлиники, отвечая на звонок, сказал фразу, примелькавшуюся по фильмам и повестям:

– Вашему коллеге дико повезло. Опоздай с его доставкой минутами, и вся наша суета оказалась бы ни к чему.

Глава четвертая

Мокашов, ожидавший у телефона, давно отказался ждать. Он решил, что с ним просто не хотят разговаривать. Сначала трубка лежала на секретарском столе. Затем телефон был занят: звонили в здравпункт, и сестра, отвечавшая из здравпункта, была напугана не меньше. Хорошенькое дело, ей положено делать перевязки при травмах, да выписывать направление в городскую поликлинику. А тут сердечник, да ещё лежачий. А врачей в их медпункте не положено по штатному расписанию. Телефон в поликлинику был занят, и только звонок в приёмную зама Главного и вмешательство самого эСПэ, который, на счастье, уехать не успел, и его машина – ускорили дело.

Невмывако, надолго прикованный к постели капризами немолодого, изношенного сердца, болел почти целый год.

Этого он не смог забыть. Как звонил Невмывако из автомата. Звонил и чувствовал, что рядом со стеной предприятия растёт для него великая китайская стена и лопаются связывающие нити. Перед этим он говорил с Вадимом.

– Как дела?

– Треугольник был. Ничего особенного. Невмывако позвони, покайся, из углов треугольника он – самый тупой. Но имеет преимущество, всегда на месте. Не падай духом. Хочешь представить положение хуже твоего? Всё как у тебя, но ты ещё потерял носки.