— Как-то пошла я подписывать документы к главному врачу и замешкалась у приоткрытой двери его кабинета, поправляя одежду. Михаил Семёнович — наш главный врач, человек немолодой, старой закалки, любил во всём порядок и дисциплину. Пока я прихорашивалась, услышала, что он не один. У него находилась женщина, которую он стыдил за слабость и глупость. Я не посмела войти и решила подождать, пока они не закончат. Но обрывки беседы на повышенных тонах всё равно долетали до меня. Женщина отказывалась от новорожденной девочки, но заявление не подписывала, требуя срочно найти для её дочери приёмную мать. Я заглянула в щель, когда услышала шум. Женщина давала взятку Михаилу Семёновичу, а он кричал, чтобы она забрала своё золото и убиралась сию же минуту. Мол, о ребёнке позаботятся в Доме малютки.
От возникшей перед глазами картины Ольгу затрясло.
Мама отпила чаю и обняла дочь, привлекая к себе:
— Он выставил её из кабинета и, когда она проходила мимо меня, я её рассмотрела. По-быстрому подписала документы и побежала наводить о ней справки. Рожениц в отделении лежало мало, и я быстро узнала о ней, что хотела. Женщину привезли в больницу два дня назад. Рыбаки нашли её, беременную, на берегу Топи. Вроде как избитую, всю в синяках и ссадинах. Помнишь нашу речку? — отстранилась она от дочери.
Ольга кивнула. Река была удивительная. В ясную летнюю погоду даже самая мутная, бурая вода из заболоченных озёр выглядела голубой. В предвечерние часы и на закате, во время осенних затяжных дождей и весеннего паводка её поверхность казалась чёрной.
— Предродовые схватки у неё начались в машине скорой помощи. Ты, родилась на удивление крепенькая и здоровенькая. Доношенная по всем параметрам. Роженице радоваться бы, а она заливалась слезами, простаивая часами у палаты новорожденных. К ней наши сестрички подходили с разговорами и так и этак — молчит и плачет, плачет и молчит. На психически больную или наркоманку не похожа. Назвалась Натальей Ильиной, а вот паспорта при ней не оказалось. Но тебя грудью кормила. На второй день после родов я увидела её в кабинете главного врача.
Мать замолчала, зябко потирая руки и вздыхая.
Наташа…Таша… — сотрясал озноб тело Ольги. Тревога сдавила грудь.
Перед глазами всплыл фолиант на цепи с вложенными в него рисунками. В широкой арочной нише в стене между книжными шкафами распахнулись дубовые створки ставней — с портрета глянули на неё зелёные, пронзительные глаза прекрасной женщины.
Сокровище графа Малгри — портрет пфальцграфини, её мужа и их четверых детей, среди которых не хватает пятого ребёнка.
Пять детей… Пять монет… — пролегла неожиданная параллель. Тайна пятой монеты — её тайна, Ольги. Она должна была родиться в одиннадцатом веке. Её родители — Бригахбурги…
Права ли она в своих догадках? Чувствовала, что сокровенные знания всегда были с ней. Она боялась выпустить их из глубин подсознания. Держала в себе, не зная, что станет с ними делать.
— Дальше, — тихо попросила Ольга, кутаясь в халат.
— Вечером, после работы я рассказала Егору о чудно́й роженице. Откуда появилась — неизвестно, паспорта нет, но при золоте. Монет этих я не видела. Думала, что она кольца свои, серьги нашему главному врачу отдавала. Ну и рассуждала я, мол, она из секты какой-то сбежала или дочь знаменитости, отправленная родителями тайно родить, или любовница бандита. Задумала ребёнка родить и спрятать от изверга. Ай, тогда много всяких мыслей в голову лезло. А Егор слушал и молчал. Потом посмотрел на меня странно и спросил: «Много золота при ней?» Я и обмерла, догадавшись, о чём он подумал.
Ольга до боли сжала зубы, борясь с подступающей паникой, с тем, что предстояло ещё узнать и… вспомнить.
— Чего уж греха таить, — услышала голос матери, — я тоже подумала, вот он шанс выбраться из гнилых болот, уехать, зажить по-человечески. Чужой ребёнок? Всегда с Егором хотели второго. Только рожать страшно было — время неспокойное. И детей отказных много оформлялось. Насмотрелась в родильном отделении на недоношенных, больных, наслушалась разговоров всяких. А тут здоровенькая девочка… Такая хорошенькая, что глаз не оторвать. В общем, провела я Егора в родильное отделение и устроила встречу с твоей матерью. Долго они беседовали. Пришёл мой муж домой, как чумной. Страшно мне стало — почуяла, что узнал что-то запретное. Положил он на стол пять золотых монет и сказал, что завтра всё решится.
Женщина снова замолчала. Потёрла лицо, ладони, согревая.
— И? — нетерпеливо подогнала её Ольга.
— А всё, — мать недовольно передёрнула плечами. — Рано утром он куда-то уехал. Мне историю женщины не рассказывал, совета не спрашивал. Решил всё сам. Как вернулся, заикнулся, что скоро наша жизнь изменится. Забрал из шкатулки приличную сумму, ополовинил наши и без того скудные сбережения. Я испугалась, что его эта женщина загипнотизировала, околдовала. Хотя, брать у нас было нечего. Жалела, что рассказала о ней Егору… Документы оформили быстро. С переездом затягивать не стали.
— А пятая монета? — спросила она.