Алло, Люся, это я! (сборник)

В издательстве тоже призадумались: ни на что особенное не рассчитывали, и такой спрос! И стали допечатывать тираж. Бывший муж покупает, не в силах остановиться и совладать с собой, со склада отгружают, а писательница наша, раз такой успех – вдохновилась и села за роман!

Напишет она его или нет – не знаю, скорее всего, напишет, главное, жизнь ее изменилась так круто, что соседка недавно спросила украдкой: «Вы что – подтяжку сделали?» «Нет, – испугалась наша писательница. – С чего вы решили?» «Ну вид у вас такой… помолодевший». А муж соседки, уверенный, что если бы он возглавлял государство, то пенсия была бы у всех, как зарплата у футболистов «Челси», сказал своей жене, для убедительности постучав по своему лбу: «Влюбилась! Непонятно, что ли?! Я тоже, когда влюбился!..». «Когда?!» – насторожилась его жена. «Давно! – сказал он. Подумал и добавил: – Так давно, что я уж и не помню когда!»

А сочинительница наша и вправду расцвела, как маков цвет, – это уж за версту видно, что человек доволен собой и жизнью. Идет по улице толпа, а сразу видно – вот он счастливчик! И радостно за него и… боязно.

Поэтому не знаю: напишет она роман или нет, думаю, что напишет, но не скоро – откуда ж время взять, если уж не первый вечер провожает ее какой-то хлыщ! Подъедут они к дому на его «Лексусе», посидят – видать, не наговорились в дороге, еще минут пять-десять, потом выйдут с разных сторон, и он смотрит, пока она в подъезд войдет и дверь за ней захлопнется. Хорошо смотрит, влюбленно.

Вот что бывает в жизни, если человек, выйдя на балкон, смотрит не сумрачно вниз, а – вдаль!

Р.S. Концовка про смотрение вдаль мне нравится, но правды ради надо сказать, что жена несостоявшегося поэта обнаружила на даче, в бане, гору книг и, безошибочным женским чутьем определив значение автора, устроила дикий скандал, пожаловалась папе, а тот, в это даже я не поверил, дотошно прочитал книгу и сказал своему зятю: «Дурак! У тебя жена такая баба была… а ты дурак!»

О предназначении автора

Володька позвонил: – Пойдешь в музей? – В какой? – Ну, на Петровке есть музей… закрытый. Приезжай.

Я приехал. В редакцию «Московского комсомольца». Володька сидел за столом и внаглую быстро переписывал новости из «Вечерки», меняя слова «состоялась встреча» на «прошла встреча», «при большом стечении народа» на «в присутствии большого количества людей» и т. д.

Переписал, скинул материал и освобожденно сказал:

– Ну, все!

Судя по интонации, мы должны были выскочить из кабинета, а на самом деле – он выудил из портфеля бутылку портвейна и достал стаканчики «Аэрофлота», когда-то им из самолета прихваченные.

– Давай быстро! – поторопил он. – А то опоздаем!

И… не торопясь наполнил стаканчики.

Где бы мы ни встречались: на улице, в Домжуре – он всегда опаздывал. Я привык и если мы договаривались встретиться в двенадцать, приходил на 15–20 минут позже и, когда появлялся он, говорил: «А я тебя уже полчаса жду!»

– Он, наверное, нас уже ждет! – с катастрофой в голосе сказал Володька и налил по второй. На столе горкой лежали конфеты «Красная Шапочка» из редакционного буфета.

Выпили. Володька откусил полконфеты и схватился за телефон.

– Сейчас! Сделаю еще один звонок, и пойдем!

Звонил он всегда так часто, что казалось, бегал по Москве не по делам, а только от аппарата к аппарату. Если приходил куда-то, первое, что спрашивал: «Где тут от вас позвонить можно?»

Отзвонившись и допив бутылку, мы вышли на улицу. Был 1978-й год. Трамваи были красного цвета, троллейбусы – синего, в черных «Волгах» ездили начальники, люди творческих профессий предпочитали джинсы, кожаные пиджаки или замшевые куртки.

Володька был в джинсах и в пиджаке из кожзаменителя, в левой руке держал объемный темно-коричневый портфель, в правой – сигарету с фильтром «Столичная». Если сигареты не случалось, правая рука периодически оглаживала маленькую бородку, что по-чеховски прижилась на его щекастом лице.

Я был одет попроще, таких, как я, можно встретить на улицах многих европейских и североамериканских городов: высокий, худой, взгляд задумчивый, пиджак буклированный, а походка, будто человек заблудился и не знает, куда идет.

На метро доехали мы до «Пушкинской», оттуда бульваром до Петровки. Вот тоже – народ наш православный, шапку перед барином ломающий, в церквях истово крестящийся, вечно у Бога канючивший то того, то этого, а на поверку: церковь Святой Варвары – улица Варварка, Сретенский монастырь – улица Сретенка, Высокопетровский – улица Петровка. Коротко и без почтения.

Дошли до Петровки, а там налево, да направо – тут тебе и МУР легендарный. Выписали нам пропуска, и окунулись мы в его нутро, поджав хвост, любопытствуя. В маленькой комнатке в гнездах пистолеты, револьверы, маузер… за каждым преступление, чья-то судьба. Экскурсовод показал золоченый с растительным орнаментом браунинг: «А это вот лично Берии. Почему-то у нас оказался… Посмотрите».

Но я поосторожничал взять, будто заразный он.