Алло, милиция?

Получилось неожиданно круто. Рука с неимоверной скоростью улетела вперёд и вернулась на исходную. Если бы на излёте кулака там находился чей-то нос, то на лице вместо выпуклости образовалась бы впадина.

Обладательница телевизора обрадованно хлопнула в ладоши и шагнула к гостю, пощупав бицепс.

– С тобой, Егор, не страшно ходить по тёмным улицам. Никто не пристанет.

– Я пристану.

Ответ понравился всем. Одна из филологинь метнулась ставить чайник. К началу фильма уже разлили чай и разобрали зефирки. Егор причитающуюся ему уступил Варе, заслужив благодарный взгляд.

Наконец после документального фильма о знатных хлеборобах Краснодарского края возникла заставка «Мосфильма» с мужиком и женщиной, соединившимися в неудобной позе, никакой Камасутрой не предусмотренной.

Девочки притихли, даже чай отставили, а затем вдруг прорвало. Они наперебой выкрикивали реплики персонажей за миг до того, как их произносили артисты:

– Автомашину куплю с магнитофоном, пошью костюм с отливом – и в Ялту!

– Я злой и страшный серый волк, я в поросятах знаю толк! Р-р-р-р-р!!!

– Ты куда шлем дел, лишенец?

– Какой хороший цемент – не отмывается совсем.

Некоторые из этих фраз, вроде: «Кто ж его посадит?! Он же памятник!», Егор слышал хотя бы краем уха. Наверное, некоторые перлы из сценарного текста начали жить своей жизнью, независимо от фильма, который посмотреть не довелось, как и большинство из советской классики. Исключение составлял «Ирония судьбы, или С лёгким паром». Всякий раз, когда Новый год отмечали с мамиными родителями, бабушкой и дедушкой, его пересматривали непременно. Где те времена… Бабушка жива, она в Воронеже, отказавшись переехать в Москву. А уж теперь он её точно не увидит. Разве что украдкой из-за угла – моложе на 40 лет.

А ещё «Иван Васильевич меняет профессию» с бессмертным: «Алло, милиция? Всё, что нажито непосильным трудом…»

– Ты о чём-то задумался? – толкнула его локтем Варя. – Тебе не нравится?

– Ну что ты! Просто вспомнил, как смотрел его первый раз, с мамой в Речице. Тогда тоже своего телевизора не было, ходили к соседке.

– Понятно… – кивнула Варя и тут же радостно заголосила: – Лошадью ходи, век воли не видать!

Впитывая киношную одиссею Доцента, Егор ощутил нечто вроде дежа вю. Понимание созрело, когда Леонов заходил в мужской туалет в женской одежде. Настюха тогда заметила: классные чулки у Савелия Крамарова. А ведь насколько история похожа на его собственную! Тоже вынужден вживаться в чужой образ, почти ничего не зная о предшественнике. Надо сказать, директор дедсада в роли Доцента, по замыслу авторов фильма, придумал классную отговорку: в поезде с полки упал, тут помню – тут не помню. И здесь провалы в памяти появились именно после железнодорожной поездки в Москву… Объяснение паршивое, но хоть какое-то. Лучше, чем ничего, если припрут к стене.

Когда фильм закончился, и по экрану вместо привычной Егору рекламы потекли какие-то пейзажи, заполняя паузу до следующей передачи, Настя спросила:

– Бежишь? Или посидишь с одинокими красивыми?

– Красивых вижу, про одиноких не верю… Посижу!

– Дзеўкі па вечарах песні спяваюць пад гітару, – добавила Ядвига, третья обитательница комнаты, единственная в очках, придававших ей строгий вид. Увидев недоумённый взгляд парня, сжалилась: – Девки по вечерам поют под гитару. Ты же учил в школе беларусскую мову!

– В школе развивал уже студенческий навык: выучил-сдал-забыл. Память не безразмерная.

– Матчыну мову?!

– Мама у него по-русски говорила, – вступилась Варя. – Не чапляйся к хлопцу. И так едва его заманила – на телевизор. Сбежит – сама ищи следующего.

Девицы дружно засмеялись, а четвёртая, её звали Марыля, самая миниатюрная из филологинь, сняла со стены шестиструнную гитару с наивным розовым бантиком у колков грифа.

Пели они вчетвером звонкими голосами в одной тональности – «Под музыку Вивальди» Никитиных, «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» Митяева и прочий студенческо-костровый репертуар.

– Егор всё это сам в агитбригаде поёт, – заметила Настюха после очередного хита. – Выдай нам что-нибудь не из агибригадного. АББУ!

– АББА – попсовая группа из империалистической страны, где угнетается рабочий класс, – заявил Егор, отметив, как девицы дружно прыснули от идеологически правильного заявления. – Я спою песню американского коммуниста Дина Рида.

Он взял гитару, по-детски малогабаритную. Играя в рок-группе, привык к серьёзным электрическим. Естественно, от Дина Рида помнил только его имя. Скажем мягко, не сильно популярный исполнитель для третьего тысячелетия, зато в 1981-м – идеологически подходящий.

Попробовал струны, покрутил пару колков. Третий сорт ещё не брак. Но, скорее, четвёртый. Зато пальцы слушаются хорошо. Гриф гитары им привычный.

– Слова Редьярда Киплинга. «Дорога на Мандалай».

Save me from drowning in the sea,
Beat me up on the beach.
What a lovely holiday,
There’s nothing funny left to say…[2]