— Но не арест ОБХССников со стрельбой и переломами рук. Это уж чересчур. По любым меркам.
Полные и ярко крашеные губы сомкнулись в полоску непреклонности.
— Колхоз — дело добровольное, — пожал плечами Егор. — Только время выбрали неподходящее. Во-первых, увольнением вы фактически признаёте, что в магазине творится нечто плохое. Оба арестанта вопят: мы вскрыли беспредел! Фуфельную поставку товара по бестоварным накладным! Естественно, им затыкают рот обвинением, что те сами создали видимость, дабы иметь повод для наезда и вымогательства взятки. Но вы укрепите позицию врага.
— Допустим, после Нового года. По состоянию здоровья.
— Ещё раз — ваше право. Я не Ясир Арафат, вас ни к чему не принуждаю.
— Ваши антисемитские шуточки…
— Говорят только о том, что, работая в торговле, пусть не штате, а практически, я сам стал евреем. Евреем по профессии. Поэтому подкалываю вас по-свойски, как соотечественник, а не как гой-юдофоб. Ладно, проехали. Валентина, вы хоть понимаете, что сейчас можете продавать героин на развес с прилавка, и «Счастье» не тронут? Кому в здравом уме придёт в голову нападать на точку, куда по звонку прилетает бригада КГБ, арестовывает со стрельбой и ломанием рук, потом начинает потрошить всех вокруг? Конечно, их управление нас не крышует. Но шороху навели! Нас одолеет только спецбригада из Москвы, но мы на такой уровень не нашкодили.
— Это не надолго, — возразила Кабушкина. — Поймут, что мы голые. Поясни фразу про «всех вокруг». Кого?
— Пока — только сам горотдел ОБХСС. Тот мелкий…
— Леонов.
— Да. Он сообщил, что приказ крушить «Счастье» отдал сам начальник отдела, амбал тоже слышал, оба подтвердили показания на очной ставке с начальником. Уже бывшим. Аркадий сказал, что Леонов прошептал между репликами: «на какой мелочи погорели», и его босс: «да-а-а…», там деньги крутились — не чета нашим.
— За них будут мстить, — продолжила гнуть своё Кабушкина.
— Если лично вам, то увольнение не спасёт, простите. Но я предлагаю иное. Не бороться с системой, а врастать в неё. Хочу переговорить, но не с вашей Абрамовой, а с Кацем, директором торга. Ви понимаете, таки везде наши люди. Совершенно верно, нарушены правила игры, мы ввалились на рынок с грузинским дешаком как слон в посудную лавку. Валентина Ивановна, мне и Элеоноре по двадцать два года, что же вы, умудрённая опытом, не подсказали? А теперь в кусты?
Она задумалась.
— Возрастом меня попрекаешь? Припомню. Но… Будет вам встреча. Заключите гешефт, и только если лично он сам порекомендует мне остаться, я, возможно, переменю решение. А пока неспешно солью склад в Колодищах. Увы, плюс пятнадцать процентов к входной цене и только прибалтам. Чтоб забрали всё сразу, увезли далеко.
— Двадцать пять. Резюмирую. Пока схема через «Счастье» неработоспособна. В том числе, потому что Роза Станиславовна стучит в ОБХСС. Начиная с «Вераса», но «Верас» боялись хлопнуть.
— Вот шикса! — прошипела Кабушкина. — Ничего… Получит выговор. Потом выбор — уволиться самой или по статье.
— Аккуратно. Иначе даст официальные показания по леваку.
— Не посмеет, — вставила Элеонора. — Хитрая, но трусливая. Как узнала, что мой парень завалил того человека-скалу, вообще едва в обморок не упала. Я её давно подозревала.
— Выше нос, девочки! — Егор допил чай и отставил чашку. — Мы поделили наследство Бекетова. Грузинского барахла продано процентов сорок, а мы близки, чтобы отбить поставку. Первый транш получил водитель, пересчитаем и опустим их за пересортицу, в январе мотнусь в Москву — отдам их человеку остаток. Согласитесь, неплохо получается. Так или иначе, с грузинами надо продолжать. Только внести коррективы. Да, мы сделали ошибки, увидели, в чём недоработки. А как бы узнали о них, не попробовав? В Новый год идём с отличным активом, да, Валентина Ивановна?
Та совсем смягчилась.
— У нас дача в Ждановичах. Хорошая, тёплая, с печкой, с банькой. Тридцать первого с утра мы там. Приезжайте с ночёвкой! Отметим, — она улыбнулась. — Двумя дружными еврейскими семьями.
— Спасибо. Искренне, — ответил Егор. — Но, увы, я отмечаю Новый год в Первомайском РОВД и смогу присоединиться к вам лишь первого, после девяти утра.
— Значит, истопим баню первого, хорошо? — Элеонора легко дёрнула его за рукав. — Выпьешь водочки, закусишь кошерным сальцем…
— Но-но, шабес-гойка! Не опошляй кашрут.
— Тем более наш новый год, Рош ха-Шана, празднуется в месяце тишрей, — добавила Кабушкина. — Уже прошёл. Эх, Егор, не получается из тебя еврей… Хоть ты хитрее большинства из нас.
По дороге на Сельхозпосёлок Элеонора спросила, не отвлекаясь от вождения.
— Ты не похож на триумфатора. Даже после вчерашнего бенефиса. Почему? Ведь победил… Вроде.
— Потому что каждый раз, преодолевая очередной тяжкий рубеж, я вижу впереди не стол с красным кумачом и на нём золотой кубок с надписью «Егору Евстигнееву — герою Галактики», а всего лишь следующий поворот, продолжение той же дороги с ухабами. Песню такую слышал, сейчас…
Он напрягся, вспоминая слова, затем спел, выстукивая аккомпанемент по пластику салона, не имея гитары под рукой.