Альма 2. Точка бифуркации (СИ)

Я нервно сглотнул вставший в горле комок и посмотрел на лежащего, на спине человека. Грин... В ту ночь он хотел спасти мне жизнь... В обычной жизни я мало общался с ним, как, впрочем, и с остальными волками, кроме Стена. Арн - добродушный улыбчивый здоровяк, почти всегда был в разъездах с Ремизовым, и нам некогда было особо разговаривать. Льет - с холодным, как стальной клинок, взглядом и сквозящим в каждой фразе высокомерием настоящего аристократа, больше вызывал неприязнь, чем желание поговорить, о чем либо. Хотя, насколько я успел его узнать сам, да и из разговоров с другими оперативниками, парень он был весьма неплохой. Однако глубоко ненавидел излишнее панибратство и всегда держал дистанцию. И Грин... Всегда молчаливый, слегка задумчивый человек, неопределенного возраста. Говорил он обычно редко и всегда только по делу. Мне он часто напоминал своим поведением Атоса из мушкетеров. Не то инфантильное существо, что показано в романе великого французского автора, а именно героя старого советского фильма. Скрытного, молчаливого, склонного к грусти и меланхолии человека, любящего притопить свои печали в паре-другой литрах горючего. Но с другой стороны надежного, как сталь, для которого слова верность и честь - далеко не пустой звук. Вечно общительный и жизнерадостный до умопомрачения Стен, смотрелся на фоне этих ребят более чем странно. Однако при этом пользовался среди них непререкаемым авторитетом, что само по себе уже говорило о многом.

Я виновато оглянулся на забормотавшего во сне друга. Однако, не смог побороть в себе любопытства и удержаться от того, чтобы не листнуть книжку дальше. Конечно, это было не совсем красиво, но я ведь вовсе не собирался читать его личные секреты и изучать чужую жизнь по полочкам, хоть это наверняка и было бы очень интересно. Нет. Мне хотелось узнать нечто совершенно другое.

Чувствительный сенсор, несмотря на легкое прикосновение, отмотал под сотню страниц сразу. Странная настройка... обычно в электронных книгах все совсем по-другому. Я перехватил кожаный чехольчик поудобнее, и с удивлением уставился в экран. Сейчас передо мной был уже не электронный текст. Перед моими глазами застыло изображение старой желтоватой бумаги непонятного формата, сплошь испещренной тонким убористым почерком на непонятном языке. Единственное, что было неизменным - это общий стиль изложения: вначале дата, затем - описание каких-то важных для автора событий и комментарии к ним. Немного помыкавшись, я все-таки сумел выковырять из текста парочку смутно знакомых мне слов, позволивших разве что идентифицировать язык, на котором велось повествование. Явно французский, но... какой-то странный. Хотя, я взглянул на дату, застывшую в левом верхнем углу листа и извещавшую о том, что Стен (если это, конечно, был он), писал все это дело 18 марта 1834 года, что я могу вообще знать о том, какой именно он тогда был? Я современный-то английский никак не могу нормально выучить, что уж говорить о разных там диалектах старой Европы?

Снова листнуть книгу в сторону давно уже ушедших воспоминаний. 1789г. И снова тот же самый язык. Стен был французом? Да нет, быть того не может, я слышал о нем совсем другое... Нет, ну просто охренеть можно! Личный дневник датированный таким годом, да это еще и только 826 страница! Я с опаской посмотрел на мерно вздымающуюся спину, источающего мощный перегар человека. Сколько же тебе лет...