Альма

Неожиданно из двух окон четыре гранаты вылетают обратно, детонируя уже в воздухе. Грохот взрыва в доме гремит одновременно с улицей. Гремит во всех комнатах кроме двух… Спустя еще секунду в них появляются две фигуры, нанося удар по растерявшимся и контуженным штурмовикам. На фоне ружейных выстрелов почти не слышно свиста ножей и вилок. Снайперы, укрывшиеся в зеленке и избежавшие печальной участи штурмовой группы открывают огонь. Им сегодня тоже нашлась работа…

* * *

— Ну, вот и все, Оленька, отбегались, — грустно улыбнулся окровавленными губами, сидящий на полу Иван Андреевич, заботливо поддерживаемый женой под спину.

— Все будет хорошо, Ванечка, ты не переживай, — со слезами на глазах проговорила она, перезаряжая старый дробовик, — и не из таких передряг с тобой, бывало, выбирались. Да ты и сам вспомни! Помнишь весенний Берлин?

— Такое не забудешь, — тепло улыбнулся он, предаваясь воспоминаниям, — товарищ сержант медицинской службы. Ты думаешь, это наши?

— Нет, — покачала она головой, — пуля английская, да и рожи тоже не наши. Нужно отходить и звонить в отдел.

— Не успеем, — покачал головой старый разведчик, — они уже идут…

Резко повернув голову, она взглянула прямо сквозь стену астральным зрением. Любимый не ошибся. Прямо по полю, в полный рост и не скрываясь, шагали рослые фигуры с мечами в руках. С мечами! Какой от них смысл? На что они надеются против пусть даже и старенького, но вполне надежного дробовика?! Если только не…

— Да, это они, — муж как всегда каким-то шестым чувством угадывал ее мысли, — Сергей не послушал меня тогда в Праге. А я ведь ему говорил. Убеждал. Не поверили… Сослались на послевоенный шок. Теперь пришло время расплачиваться за это кровью.

Старичок закашлялся и натужно улыбнулся собственному каламбуру. Развороченная из «Баррета» грудь оставляла ему не так много времени. Нужно было использовать его с умом. Ольга же все смотрела на окружавшие дом фигуры и никак не могла поверить в реальность происходящего.

— Милая, черпай круг, — отвлек ее от размышлений муж, — у нас мало времени.

— Нельзя, — покачала она головой, — мы уже не молоды, нас на такое не хватит. Это чистая гибель.

— Да, — невозмутимо кивнул он, — но это лучше, чем то, что нас ждет дальше.

— Может быть мы все же сумеем…, - робко продолжила она.

— Нет, — отрезал он, — ты не сталкивалась с ними в бою и не знаешь, что это такое. Не видела, что они могут сотворить с обычными живыми людьми.

— Ты никогда мне об этом не рассказывал…

— И не расскажу, — теперь старый разведчик выглядел на свой полный возраст, — есть вещи о которых лучше не знать. Ставь круг! Столько сколько ты сможешь выжать, используя все наши ресурсы.

— Все?!

— Это приказ, сержант!

— Километр, — всхлипнув, старушка прижалась к нему и крепко обняла, — я не хочу терять тебя.

— Я тоже, — фронтовик ласково погладил ее по шелковым, совсем еще не старческим волосам, — я тоже… Запускай…

Кивнув, она вытерла слезы, и сев в позу лотоса шепнула, прежде чем отключиться уже навсегда:

— Я люблю тебя…

— Я тоже, милая, я тоже… — прошептал старик, внимательно следя за приближающимися убийцами. Километр… Отлично. Достанет даже снайперов укрывшихся в лесу. Как хорошо, что рядом нет соседей.

Рывок. Резкий рывок, как будто из него выдернули саму душу, совпал с резкой и полной потерей энергии. Еще несколько секунд его глаза бессмысленно смотрели в пространство, запоминая краски и до последнего следя за противником, а затем потухли уже навсегда.

Земля вздохнула. Чудовищно мощная волна, искажая пространство и заставляя останавливаться сердца, хлынула во все стороны, распространяясь по округе. Фигуры в черных плащах, не дошедшие буквально несколько метров до домика падали как подкошенные, рассыпаясь прахом. Мгновенно умерли все птицы, звери и насекомые, попавшие в зону удара. Черные листья сыпались с деревьев, опадая на разом пожухшую траву, и обнажая две фигуры с винтовками, безжизненно свисающими с веток. В красивом маленьком домике на полу, лежали две неподвижные фигуры, улыбаясь миру своей последней улыбкой…

* * *

Непроглядная темнота леса, постепенно сменялась предрассветными сумерками. Лес оживал, шептал что-то и одновременно с этим слегка замирал, прислушиваясь к себе. Редкие шорохи, скрип ветвей и шелест листвы… Ночь уходила, с неохотой уступая свои права.

Иваныч, сидевший на завалинке небольшой лесной сторожки, смолил очередную папиросу. Он любил это время. Время, когда таинственные шорохи ночного леса сменялись редкой тишиной, а уханье филинов — щебетом птиц. Жизнь как бы на время замирала, чтобы снова возродиться с рассветом.

Папироса медленно тлела в руках, отвечая своей искоркой света поднимавшемуся над верхушками деревьев зареву. Воздух был необычайно чист и свеж. Такой бывает только здесь, в исконной обители тайги, куда не долетают техногенные запахи заводов и машин. Размеренный вдох полной грудью, и едва тлеющая сигарета разгорается вновь.