Альма. Неотразимая

Плотник подтягивает свой драгоценный мешок подальше от воды. Внутри спрятано другое сокровище: это бумаги, которые он выкрал из каюты Сенклера перед бегством с «Александра».

– Самого-то как зовут? – спрашивает девушка.

Пуссен колеблется. Давно он не называл своего настоящего имени. Но, раз уж он вернул ей её собственное, он находит силы сказать:

– Жак Пуссен.

* * *

В Вултоне, близ Ливерпуля, Сирим томится на лугу под солнцем. Её отослали подальше от дома, как делают всегда, если к капитану Харрисону приезжает кто-то чужой. Но такого теперь почти не бывает. Никто не навещает капитана.

Сирим долго ждала оттепели. Она надеялась, что сердце замёрзло у неё из-за зимы, так же как руки и ноги. Но, когда тепло вернулось, она его не почувствовала. Нарциссы, цветущие деревья и луга, а после – розы, добрые лошади, юркие ящерки – этого было мало. Когда она пытается пальцами растянуть губы в улыбке, ей больно. Как её зовут – Сирим или Епифания? Она не знает, как давно уже в Вултоне. Думает, что ей двенадцать лет, но точно не помнит. Иногда, зайдя в чащу, пробует говорить вслух и не узнаёт свой голос.

Она вспоминает, как однажды в её царстве Буса в заброшенный колодец упал ягнёнок. Она спасла его сама. И он больше с ней не расставался. Но то, где она теперь, куда глубже колодца. Её предупредили: если она станет звать, как тот ягнёнок, если заплачет, то придут злые люди и будет ещё хуже. Она должна оставаться тихой и невидимой узницей.

Дожидаясь, пока посетители уйдут, Сирим стоит среди высоких трав.

А в доме неподалёку Жозеф Март оглядывает царящий в библиотеке хаос. Ему сказали, что капитан наверху: он одевается и, возможно, спустится к нему.

– Возможно?

– Да, – ответил лакей. – Возможно.

Жозеф думает об Альме, которая ждёт его у ворот вместе с лошадью. Он сказал, что ей лучше здесь не показываться. Слышно, как над головой ходят. Слуга возвращается.

– Капитан Харрисон спрашивает, не посылал ли вас господин Кларксон.

– Я не знаю такого господина.

– Какое-то время назад он несколько раз пытался поговорить с хозяином.

– Я поговорю с ним лишь единожды и исчезну навсегда.

Дверь закрывается. Жозеф прогуливается по комнате среди беспорядка. Всюду книги, в углу развороченный клавесин, вещи разбросаны по полу. Но бардак сияет чистотой. Нигде нет ни пылинки. Мебель навощена, рамы на окнах белоснежные. Слугам приказано ничего не трогать. Так что они порхают вокруг этого хаоса с замшевыми тряпочками. Натирают осколки ваз.

– Ты мне мешаешь, мальчишка.

Харрисон вошёл. Он худой и одет с той же ухоженной неряшливостью, какая царит во всём доме. Он смотрит на гостя.

– Этот Кларксон теперь подсылает ко мне детей?

– С господином Кларксоном я не знаком. Я ищу одного невольника, которого вы завели на борт на Гвинейском побережье и которого, судя по всему, продали в Луизиане.

– Ты мне мешаешь. Уходи.

– Мальчик, лет десяти-одиннадцати. Его зовут Лам, но наверняка ему дали другое имя.

Глаза у Харрисона блестят. Он подходит к Жозефу.

– Пройдоха…

Он говорит это по-французски. Жозеф отходит на шаг, но не отступается:

– Это было осенью восемьдесят седьмого, в Луизиане, в Собачьей старице. Кому вы продали невольников?

Харрисон пинает клавесин, тот отзывается жутким звуком.

– Пройдоха!

Жозеф отступает к двери. Появляется взволнованный лакей. Харрисон навалился спиной на окно и держится руками за голову. Он повторяет тихо:

– Пройдоха, пройдоха…

– Уходите, – мягко говорит Жозефу лакей. – Капитану нужен отдых. Больше вы ничего от него не добьётесь.

Секунду Жозеф медлит. Смотрит на Харрисона, беззвучно шевелящего губами, и выходит. У него не получилось. Теперь ему не узнать, где Лам. Как признаться Альме?

На крыльце лакей догоняет его:

– Не принимайте это слово на свой счёт. Он повторяет «пройдоха», даже когда никого нет. Видимо, кого-то вспоминает. Должно быть, что-то из путешествий.

Альма заблудилась в буковой роще. Лошадь она оставила у ворот имения Вултон. Она не могла стоять без дела, пока дожидается Жозефа. Она ушла пешком в лес не разбирая дороги. Теперь она видит за плотными стволами полоски света. И идёт на свет. По ногам пробегает ветерок. Альма ступает прямо, раздвигая ветки. Доходит до последних деревьев и останавливается.

Трава достаёт до мочек ушей. На английском лугу перед ней пасутся пятнадцать лошадей. Точно зебры или газели в долине Изейя. Беззаботные, как дикие звери.

Альма озирается. Ветер дымом поднимает цветочную пыльцу. Она проходит несколько шагов и вдруг замирает. Ей показалось, что кто-то мелькнул между лошадьми: чья-то тёмная голова вынырнула на миг из пригнувшихся трав. Ребёнок, в самом центре большой поляны.

Она опять идёт сквозь траву, не приминая её. Кузнечики прокладывают ей путь. И вновь она замирает.

Сирим обернулась. Они стоят совсем рядом: их разделяют лишь бабочки. Они смотрят друг на друга не шевелясь. Слишком боятся, что та, что напротив, исчезнет.

Альма в широкой рубахе баржевода, заправленной в украденные с бельевой верёвки штаны. На ней сапоги и коричневая куртка Жозефа. Она уже не та девушка, которую Сирим провожала взглядом на перекатах реки Нигер.