Никаких распоряжений, по воспоминаниям генерала Вунша, командир 17-й дивизии, к тому времени уже не владевший стремительно изменяющейся обстановкой, дать не мог, как и не мог внятно доложить князю о ситуации с собственной дивизией и левым флангом.
В отсутствие приказов сверху раненый полковник Приходкин взял на себя принятие решения о выходе из боя, отдав приказ батальонам. Вместе с полком снялась с позиций и героическая русская артиллерия, отход которой теперь прикрывала пехота.
Московский полк, разбросанный побатальонно, находился под сильным огнем французской пехоты и не мог сдвинуться с места, вынужденный отбиваться от стрелков неприятеля, укрываясь за складками местности. Положение русских вновь ухудшилось. Тот же Павел Татарский вспоминал: «…антилерия их, выходит, стала действовать нам в тыл, так и сыпет, как горох мелкий: тут я и был ранен вместе с капитаном двумя картечами в руку, где и упал без всякого движения».{815}
Вот в это самое время и случилась встреча Кирьякова и Меншикова, которая через некоторое время была обставлена такими душераздирающими подробностями с ружейными экзерцициями, что отступление некоторых полков русской пехоты начало напоминать отход Старой Гвардии Наполеона при Ватерлоо.
Обвиненный Меншиковым в том, что его дивизия бежит, генерал Кирьяков остановил отходивший последним 2-й батальон Московского пехотного полка подполковника графа Зео и подал несколько строевых команд, безукоризненно выполненных солдатами. Пораженные французы на время прекратили стрельбу.
Эта история, безусловно, подвержена военно-романтическому флеру, явно скопированному с периода наполеоновских войн, и, очевидно, не стоит воспринимать ее всерьез. Слишком много беспорядка творилось при отступлении. «…Наши отступают без распоряжения главнокомандующего; войска эти, бывшие только в сильной перестрелке, но нисколько не разбитые, отступают в беспорядке; для справедливости следует сказать — в полном беспорядке».{816}
Таких историй было несколько. К примеру, в воспоминаниях князя Барятинского упоминается вопрос капитан-лейтенанта Ильинского, адресованный к созерцавшему отступление Владимирского полка Меншикову: «Прикажете идти в штыки?», проигнорированный князем.{817}
Чего в этом больше: стремления к самопожертвованию или просто порыв — сейчас судить трудно.Не чудеса ружейной эквилибристики, а сопротивление Минского полка позволило остальной русской армии покинуть поле боя без угрозы флангового удара со стороны Боске и турецких батальонов, которые, так и не сумев опрокинуть русскую пехоту, вынуждены были буквально выдавливать ее, отвоевывая позицию метр за метром. По словам Стеценко: «…между тем, как войска центра и правого фланга находятся в полном отступлении от Альмы к Каче, видно, что войска левого фланга, отступившие со своих высот ранее, стоят, выстроившись между Альмой и Качей».{818}
Герен тоже считает, что именно Минский и Московский полки последними оставили поле сражения: «…левое крыло (русских) до самого момента общего отступления упорно держалось вокруг телеграфа, куда, как выше видели, оно было оттеснено генералом Боске; наконец, и это крыло отступило вслед за прочими войсками».{819}
Собственно говоря, столь популярное мнение об оставлении поля сражения всеми войсками генерала Кирьякова получило распространение уже далеко после Альминских событий. Косвенно виноват в этом авторитет генерала Тотлебена, который с подачи военных чиновников, заинтересованных прежде всего в перекладывании вины и ответственности на плечи любившего русскую национальную забаву, то есть выпить, Василия Яковлевича, написал, что «…оставление позиции войсками, бывшими под начальством генерала
Кирьякова, в значительной степени облегчило подъем на высоты левого берега Альмы войскам Наполеона и Канробера. Это отступление имело большое влияние на действия войск нашего правого крыла и было причиною тех значительных потерь, какие понесли войска князя Горчакова».{820}
КАК ДОНЦЫ МОСКОВЦЕВ ВЫРУЧАЛИ
Неизвестно, как сложилась бы судьба разбросанных по местности батальонов Московского пехотного полка, если бы не своевременная помощь артиллеристов казачьей Донской батарейной № 3 батареи, картечными выстрелами отогнавшей наседавших французов.