Меншиков о таких деталях не осведомлен, но почти поверил, что и сегодня сражения не будет. Князь отправляет Панаева к Кирьякову и требует, чтобы с наступлением ночи тот зажег на самой близкой к морю горе костры, дабы «…придать этому месту вид нового бивака».{352}
Прибыв к Кирьякову, Панаев застает идиллию. Стол накрыт, пикник (о котором уже вовсю шепчутся доброжелатели в свите светлейшего) в разгаре, адъютанты широким жестом приглашают присоединиться, при этом следует монолог командира дивизии о положении дел. К сожалению, он сохранился только в интерпретации Панаева и, честное слово, достоин, чтобы привести его в полном объеме.
«Вы уже не первый посланный от Светлейшего, и все об этом левом фланге! Что он беспокоится? Слезайте-ка с коня, да закусите, а мы их угостим — как кур перестреляем; кто на подъем вышел — тот тут и лег… Да не пойдут, бестии, они только делают отвод. У меня там Ракович, он всё подкрепления просит. Куда ему? Там и батальону-то делать нечего! А вот вечером велю развести огни, а нет — так пошлю отсюда команды. Доложите Светлейшему: не пропустим! Я сейчас послал князю сказать о том, что мне Ракович доносит. Неприятель, видите ли, притащил к берегу моря какой-то огромный ящик и положил его на самой Альме, со своей стороны, против подъема на гору, а сам ушел. Я думаю, в этом ящике — чумные; они нас поддеть хотят: думают, вот так мы и побежим рассматривать… ан нет! Я послал сказать Раковичу, чтобы он к этому ящику никого отнюдь не посылал… Вот, возьмите трубу: этот каторжный ящик виден отсюда. Однако надо убрать завтрак и отправить телегу…».{353}
Эта история про ящик никакого значения и, более того, смысла не имеет и может свидетельствовать только об уровне подготовки высших командиров российской армии. Ее еще несколько раз передадут из уст в уста, постепенно она обрастет новыми деталями, более достойными восточных сказок, нежели трезвой оценки. Будут версии и про чумных, и про чуть ли не новую редакцию Троянского коня, и сверхтвердый материал, из которого он сделан.{354} Не будем повторять соревнование в глупости…
Ну что ж, ящик ящиком, а с 8 утра все перемещения неприятеля перед глазами русского командования. Ни истерики, ни суеты, ни резких изменений планов нет и не предвидится. Так может вести себя главнокомандующий, у которого все идет по разработанному им плану. Даже читая французских авторов, убеждаешься, что план Меншикова, в принципе, сработал: выйдя на плато, Боске, считавший, что ему удалось совершить маневр в одиночестве, оказался один на один с массами русской пехоты, вскоре усиленной артиллерией.{355}
В уверенности, что все идет по его замыслу, русский главнокомандующий, явно не доверявший Кирьякову, отправляется на левый фланг лично.{356}
Для себя отметим одну деталь из «ящичного» монолога Кирьякова — он не представляет, где находится Ракович, и по какому-то странному убеждению считает, что 2-й батальон Минского пехотного полка где-то рядом с Альмой. В действительности, подполковник Ракович от реки достаточно далеко, в нескольких километрах. В события постепенно вмешивается нечто, вскоре сломавшее алгоритм действий князя, нарушившее одному ему известную схему и приведшее к поражению.
Ну вот, и у русских часовая стрелка прошла цифру 11. В воздухе висит напряжение, вот-вот запахнет порохом, но кровь еще не пролилась…
Пока…
СОЮЗНЫЙ ФЛОТ В СРАЖЕНИИ НА АЛЬМЕ
Обычно в российской литературе эту тему старались не затрагивать, ограничиваясь лишь упоминанием, что сражение сопровождалось поддержкой корабельной артиллерии, и поддержка эта была настолько эффективной, что решила исход сражения на левом фланге. Английские военно-морские историки склонны считать, что флот в сражении на Альме принял самое незначительное участие. Хотя, по их мнению, командирами кораблей и были сделаны попытки поддержать армию, но дистанция была слишком большой, чтобы ее результат был сколько-нибудь существенным. Гораздо большую пользу флот принес после сражения, когда на берег в помощь армейским врачам был выделен почти весь медицинский персонал кораблей, 600 моряков и солдат морской пехоты.