Альманах Felis №002: Лики Войны

– Тебя не убьют! – уверенно заявил Славка. – Ты опытный. На, держи, – и он протянул товарищу горячий ломоть.

Поджаренный на костре хлеб приятным теплом лег в желудок. От непривычной сытости клонило в сон. Славка пристроился слева и накинул на обоих свою плащ-палатку. Вдвоём спать гораздо теплее. Зима хоть и не началась толком, всё-таки ночи были холодными, к утру мороз сильно крепчал. Сразу уснуть не получилось. Думы о завтрашнем бое назойливо крутились в голове, заставляли заранее продумывать все детали. Витька был по-крестьянски смекалистым и практичным; все подмечал, ко всему приноравливался. Фашистов ненавидел лютой ненавистью, а потому на всякий случай пытался просчитать часы и метры, чтобы хоть чем-то помочь товарищам, хотя и понимал, что от его мыслей ничего не изменится.

И Славку нужно не упускать из виду – он ещё совсем зелёный, ни в одном бою не участвовал. Последнее время дивизию, к которой был приписан Витька, сильно потрепали. Почти половина солдат или погибла, или просто пропала. Одного за другим Соболев потерял четверых друзей. Самым тяжёлым было написать письма их семьям. Конечно, официальные похоронки известили родных о постигшем их несчастье, но Витька считал необходимым о каждом написать отдельно – он так расписывал подвиги своих фронтовых друзей, что они выходили настоящими героями. Чтобы близкие не от горя сгорали, а вдохновлённые гордостью за своих павших родных и в тылу стремились совершить подвиг во имя победы. Хотя сам Витька месяц не мог прийти в себя от смертей своих друзей, оттого, что как-то очень быстро, зачастую нелепо и почти одновременно они ушли из его жизни.

Недавно в их 125 стрелковую дивизию прислали пополнение – из таких вот юнцов, как Славка. И так получилось, что Соболев сразу с мальчишкой сошёлся и взял его под свою опеку. Славка же, вырванный из привычной жизни в новую, оказавшуюся жестокой реальность, с молчаливой благодарностью принял такое покровительство и старался оправдать доверие Соболева. Многие считали, что они родственники, случайно оказавшиеся вместе, потому так и сблизились. На самом деле оба такой дружбой пытались заполнить пустоту одиночества. Им не надо было много разговаривать, достаточно чувствовать рядом присутствие другого, чтобы стать просто уверенными, что поддержка всегда рядом…

***

Какой странный сон! Даже не сон – видение, потому что Михаил ехал в метро, когда ему привиделся этот кусочек чужой, далёкой, неизвестной ему жизни. Картинка настолько напоминала обычные походные посиделки у костра, что казалась мирной, словно и не было вокруг страшной войны. Точно также он с ребятами во время поисков сидел у костра, жарил хлеб, перебрасывался ничего не значащими фразами. Какая разница – летний поход сейчас или такой вот предбоевой вечер тогда?

Михаил огляделся и выскочил из вагона в последний момент, чуть не проехав нужную станцию. Глянул на часы – до встречи ещё двадцать минут, можно успеть в ближайший магазинчик за пивом, а потом бегом к ребятам. Сегодня компания собиралась составить маршрут поисков на майские праздники.

Решили копать под Колпино, там, где на юго-востоке города в сорок первом пролегал один из ответственных оборонительных рубежей. Тысячи женщин и детей буквально за несколько дней вырыли два противотанковых рва. Хроники не упоминали, сколько людей погибло при строительстве, не распространялись и о том, как быстро был потерян первый заградительный рубеж. Второй ров стал последней и самой важной преградой врагу. Захвати немцы хотя бы полкилометра этого рва, мгновенно организовали бы переправу для танков, и тогда город было бы уже не удержать. Поэтому битва шла чуть не за каждый метр.

Начать собирались у Невы и двигаться в сторону Ям-Ижоры. Выезд назначили на последний день апреля, чтобы все майские выходные полностью потратить на поиски.

Перед выездом Михаил заглянул к деду.

– Деда, завтра едем на поиски. Пожелай мне удачи.

– Желаю! – дед тяжело вздохнул. – Уж сколько лет прошло, а до сих пор не все упокоены. Долго ж это будет продолжаться?! Где сейчас копать будете?

– В Путролово выходим, хотим вдоль рва пройтись, – дед как-то странно охнул, и Михаил встревожено подскочил к старику. – Что? Плохо тебе? Сердце?

Старик вздохнул и невидяще пошарил в воздухе руками, словно пытаясь что-то нащупать в темноте. Потом успокаивающе покачал головой.

– Помню, утром нас ещё сто восемьдесят было, а к вечеру лишь семнадцать осталось. А продвинулись меньше, чем на полкилометра… Так что, хоронить вам ещё и хоронить… Надо оно тебе?

– Если не мы, то кто? Деда, ты мне потом расскажешь о том? Ну, вот, про что сейчас говорил?

– Оно тебе надо? Плохое время было… – дед зашебуршился, подтыкая вокруг себя плед, и замолчал угрюмо. Потом махнул морщинистой рукой. – Давай уже, иди. Дай мне передохнуть!

Зная, что дед впал в настроение, когда от него уже не удастся ничего добиться, Михаил оставил старика наедине с его воспоминаниями и ушёл собирать вещи.