Альманах Felis №002: Лики Войны

Вы все еще красивы,
Вы все еще сильны,
Вы в меру горделивы,
Не в меру вы скромны.

Хватает вам болезней,

Хватает седины.
Бесчисленны награды –
Отметины войны.

Вас память вдохновляет

На новые дела,
Хоть чашу поражений
Испили вы до дна.

Перенося все беды,

У смерти на крюке
Несли вы часть победы
В солдатском рюкзаке.

Несли сквозь всю Европу,

Сквозь всполохи зарниц.
Сквозь стрекот пулеметов
И прорези бойниц.

Пусть в этот день Победы

О маршалах кричат.
Мы знаем, что победу
Принес простой солдат.

Помянем мы погибших

За праздничным столом
Поздравим ветеранов
С великим этим днем!

Уходят нынче ветераны,

Уходят тихо на покой.
В боях полученные раны
Звенят натянутой струной.

Промчалась юность боевая

Седея в зареве войны
Но шли по жизни, не сдаваясь,
Отчизны верные сыны.

Продлить вам годы до бессмертья,

Грехи невольные забыть.
Что б ваши выросшие дети
Могли спокойно в мире жить.

Чтоб зимы веснами сменялись,

Годов мелькала череда,
Чтоб внуки весело смеялись,
Войны не зная никогда.

Рене Маори

Антитеррор

Нас собирали каждый день в одной и той же комнатке на пятом этаже Центральной автобусной станции Тель-Авива в половине седьмого утра. Зима в тот год выдалась затяжной. Шел февраль, но каждый день лили дожди, сопровождаемые такими раскатами грома, что сотрясалась земля. Температура днем едва переваливала за десять градусов по Цельсию, а ночью упорно держалась на шести. Собирали, чтобы в крохотном импровизированном зале заседаний рассортировать и направить на охрану входов этого огромного и бестолкового здания. Появлялся начальник охраны, весь обвешанный государственными секретами, и потому постоянно носивший таинственное выражение лица.

– Мы предупреждены о возможности совершения теракта на этом объекте, – традиционно и заученно начинал он. Было ли такое предупреждение или не было – значения не имело. Но что еще можно услышать, когда ты работаешь охранником в Израиле в тяжелые времена интифады Аль-Акса?

Мы не были обычными сторожами. Нас называли гражданскими бойцами с террором. У многих было разрешение на ношение оружия. Те, кто такого разрешения не имел, всеми силами старался его заполучить, хотя пользоваться пистолетами запрещалось. Но само осознание того, что ты при оружии, снимало часть напряжения, в котором мы пребывали с утра и до вечера. Поэтому я с удовлетворением поглаживал кожаную одежку древней «Береты», которая досталась мне за копейки, и чувствовал себя защищенным. А все остальное было лишь работой, за которую платили не очень хорошие деньги.

В те дни казалось, что все репатрианты работали только в двух местах – на уборке и в охране. Только не подумайте, что такое разделение совершалось по половому признаку. Отнюдь! На уборке прекрасно работали и мужчины, а женщины часто шли в охрану. Как говорится, каждый выбирал себе дело по душе. Сейчас мне кажется, что в «антитеррор», как мы называли свою работу, шли те, у кого выработалось стойкое равнодушие к смерти, что сродни суицидальным наклонностям. Почему-то большая часть работников были разведены или никогда не состояли в браке. Семьи репатриантов в Израиле лопались как пузыри на воде. И каждый из бывших партнеров начинал строить свою собственную, отдельную жизнь. Я не берусь говорить за всех, но моя личная трагедия выбросила меня на обочину жизни, а может быть, я и сам туда выбросился, как кит на берег. Я снимал малюсенькую комнату в Южном Тель-Авиве, недалеко от этой самой станции. И даже был приписан к бомбоубежищу, располагавшемуся в подземных этажах. Думаю, что воспользоваться им в случае атаки я бы просто не успел. Добираться пришлось бы минут десять. Слишком долго.