Альманах «Истоки». Выпуск 15

В сердце предместий, в раме окраин,
С неба кроплённая градом и граем,
В Марьиной роще, где Марианной
Я рождена – непокорной и странной.
Так, пребывая меж адом и раем,
Мы за мгновение жизни сгораем.
В свет и тепло превращается пламя,
Рея невидимым нимбом над нами,
Звук всё невнятней, а жизнь непонятней.
Голубь возносится над голубятней,
И в наступающем мартовском мраке
Громко бродячие лают собаки.
Так в лабиринте тревожных окраин
Жизнь проживаем мы и умираем.
Впишет статистик огромные числа,
Но не постичь нам их тайного смысла,
Смысла, что движет душой и рукою
И не даёт ни минуты покоя,
Грозно толкая к любви или к мести —
В раме окраин, в сердце предместий.

Портреты предков

Жизнь не щадит никого и нисколько,
Душу мне мучит давнишнею болью —
Гордой графинечке, беленькой польке
Выпало тлеть на цыганских угольях.

Жизнь устанавливать любит порядки.

Горше отравы иная отрада.
Ссыльной изгнаннице, аристократке
Вздрагивать в цепких руках конокрада.

Лёгкой мазурки прощальная нота

Тоньше, чем трещина в тяжести свода.
Но под пятою железного гнёта
Бродит кибиток босая свобода.

Жизнь – режиссёр волевой и жестокий.

Только не зря постигаю отныне
Эти – в душе моей тёмной истоки
Воли цыганской и польской гордыни.

Пусть не уйти от бесплодных попыток,

Ведь суждены нам столицы и веси.
В смутной душе ощущаю избыток
Лени цыганской и шляхетской спеси.

Судьбы – в подброшенной к небу монете,

Решка с орлом в нескончаемом споре.
Жизнь объяснит мне премудрый генетик,
Век растолкует суровый историк.

Спорить не смею – учёные правы.

Только не вышло со мной ни черта бы,
Если б в высокую душу Варшавы
Вдруг не ворвался оборванный табор;

Если б не выслали вора за кражу;

Если б мелодия бального танца,
Вспыхнув, как трут, в фортепьянном пассаже,
Не превратилась бы в песню повстанца;

Если б во тьме, у земного предела,

В дикой Сибири, под вой урагана
Польки прохладное бледное тело
Не было брошено в пекло цыгана.

Фамилия

Благодаря своей фамилии
Искать мне славы ни к чему.
Летят воздушные флотилии
По небесам сквозь свет и тьму.

Ведут их лётчики забытые,

Что навсегда ушли с земли.
Сквозь самолёты их разбитые
Давно ромашки проросли.

Но не собьются стаи лёгкие

И невесомые, как сны.
А воздух наполняет лёгкие,
И слышен голос тишины.

От нашей славы и бесславия

Они свободны навсегда.
Томов стираются заглавия,
Но в вышине горит звезда.

Окликнуть их уже не в силе я —

Не различаю ничего…
Осталась в паспорте фамилия
От славы предка моего.

Авиатор

Харитону Славороссову