Альманах «Истоки». Выпуск 9

1

Переулок Второй Стрелецкий,

Я когда-то родился в нём,
Небу ватному прямо в сердце
Дым пускал из трубы мой дом.

А весною заросшие грядки

В окнах первого этажа
Отражались. И длинные прядки
Распускала весна-госпожа.

Над дырявым дощатым сараем

Сизари ворковали с утра,
Как и я, спутав с призрачным Раем
Солнцем залитый мусор двора.

Был сосед мой фальшивомонетчик.

Позабытые матушкой щи
Добывал как заштатный разведчик,
Половицею скрипнув в ночи.

А другой, приложившись к острогу,

Из застенков домой возвратясь,
Выходил на пустую дорогу
С папироской как марьинский князь.

Бывший флотский соседом был тоже,

Сев на суше как трал на мели,
Доставал ржавый ножик из ножен,
И мальчишкам строгал корабли.

Но штормила матросика водка,

Он твердил мне: «Я встать не могу,
Эх, Володька, Володька, Володька,
Потерял я на флоте ногу́».

Дела нет до ноги флотоводца,

Я тогда был в соседку влюблён.
Мне на небе как в бездне колодца
Отражался серебряный клён.

Клён разросшийся гибкою веткой

Бил в открытое настежь окно,
Где с косичкою русой соседка
Моё имя склоняла давно.

И тогда до истерик, до дурки,

Изучив скорбный вид сквозь очки,
Верный друг приносил мне окурки,
По помойкам искал мне бычки.

И… легчало от первой затяжки,

«Трын-трава» – от второй говорил…
В бликах солнца, поправив подтяжки,
Надо мной воспарил Гавриил.

Он одёрнул замызганный батник,

С плеч стряхнул два прилипших пера,
Тем архангелом был голубятник,
Он кормил голубей по утрам.

Гавриил, белобрысый наш Гришка,

Хмырь болтливый, а значит меня
Встретит гнева отцовского вспышка,
Ритуальная пляска ремня.

И тогда, после третьей затяжки,

В Гавриила швырнул я бычок.
И слетела с макушки фуражка,
И стрельнул чёрным гневом зрачок.

И когда как Христос на Голгофу

Шёл домой, миновав частокол,
Проплыла мимо русая Софа,
Как звезда на небесный престол.

И мне что-то шепнула соседка,

И я что-то не к месту сказал.
Мы молчали. В саду над беседкой
В чистом небе сверкнула гроза.

Прославляли весну коростели,

Между туч крался мутный желток,
На короткие дни и недели
Две души завязав в узелок.

Но… однажды услышал: «Володька».

Это был флотоводец – моряк.
Он кричал мне: «Володенька, подь ка,
Расскажу тебе разный пустяк.

Может быть не настолько он малый,

Пустяком может не назовёшь».
Морячок замолчал. Ветер шквалом
Гнал по улице пыльную дрожь.

Фонари словно цапли в болоте

Погружались в разросшийся шквал.
Я стоял. Как в рулетке из сотен
Всё один вариант выпадал.

И сосед, мой герой одноногий,

Опираясь на шаткий протез,
Выжидал. И на узкой дороге
Жизнь меняла значенье и вес.

И услышал: «Дружище, намедни,

Обуял моряка пьяный транс,
Я побрёл-похромал на последний,
В синима на последний сеанс.

С педантичностью глупой немецкой

В кассу встал. Взял билет. Влез в беду.
Мы храним, Вовка, с Первым Стрелецким
Как араб с иудеем вражду.

За сараями стенка на стенку

Мы сойдёмся. Зовут пустыри.
Завтра вновь кулаки да коленки
Кровью скрасят оттенки зари».

Я вспылил: «Ты меня только, право,

Не записывай в дикую рать.
Не хочу за бойцовскую славу
До костей кулаки разбивать!»

Но ответ был: «На первом стрелецком,

Где берёзок унылый купаж,
Твою Софу мозгаль молодецки
Взял с фарватера на абордаж.

И девчонка такому пассажу

Улыбаясь, ладьёй поплыла.
Ты ищи дорогую пропажу
У реки, где горюет ветла.

Где весеннею белою вьюгой

Тополя осыпают причал,
Потерял ты, Володька, подругу,
Как ногу́ я свою потерял».

И ударили в мозг реки крови.

И ладонь превратилась в кулак,
И поднявшись отчаянью вровень,
Я не мог совладать с ним никак.

И сказал: «Да, давно наши предки

Били Первый Стрелецкий. Не нам
Доедать от победы объедки,
Соберём свою рать по дворам».

Мы пошли в тусклых красках заката,

Флотоводец скрипел и хромал…
Помнишь, Марьина Роща, когда-то,
Чтил я грязных дворов ритуал.

2

Ровесник сотворенья мира

По тротуару гонит воз,
В тулупе из заплат и дырок,
Не взглянешь на него без слёз.

Старьёвщик, мой старьёвщик милый,

В телеге катится своей.
И ржание гнедой кобылы
Мне лечит сердце как елей.

По мостовой стучат копыта

Скрипят колёса на оси,
Давно втянув меня в орбиту
Умом не познанной Руси.

Заржала низенькая кляча,

Свернул старьёвщик в пыльный двор
Господь, ты вору дай удачу,
А без удачи вор не вор.

И я из тёмного подвала

Умело, как багдадский вор,
Тащу палас, и покрывало,
И молью съеденный ковёр.

И вот уже близка удача,

Крадусь по темноте как рысь.
Но третий раз заржала кляча,
И чёрный грач сорвался ввысь.

Со всею неподъёмной ношей

Упал, вскочил и вновь упал.
Я мог ещё бы стать хорошим,
Но гаснут свечи, кончен бал.

Стоит заплаканная Софа.

Двор опустел. Исчез старик.
Как мне вместить в скупые строфы,
Всё, что я пережил в тот миг.

Качнулась поздняя рябина,

Закат над крышею погас.
И сердце стало мягче глины
От девичьих зелёных глаз.

Бросает мне она, что слишком

Сильны в пустой башке ветра,
Что я испорченный мальчишка,
Что мне забыть её пора.

И я молчу не возражая,

Любовь упрёк бросает мне,
Так от соседского ножа я
Стоял, припав к сырой стене.

О, Марьина святая Роща,

На несколько дворов страна,
Где мальчуганом с кошкой тощей
Сижу у тёмного окна.

А за окном летят куда-то

Ветра. Ослепли фонари.
По крыше дождь стучит стаккато,
И в грязных лужах пузыри.

И дождик шепчет мне украдкой

Не о соседке, а о том,
Что мёрзнет под мостом лошадка,
Старик зарезан под мостом.

07.06.2016