Альманах Международной Академии наук и искусств «Словесность». Том 2

В Новгородских землях установилась сушь. С Пасхи нет дождя, а лишь ветры-суховеи изводят землю и все живое. Закрутит ветер по проселочной дороге ведьмину свадьбу, хоть нож в него бросай, как встарь, хоть Царю Небесному молись, Утешителю души грешной, – не отступит, погонит он дальше, кружась и пугая все живое, а то и поднимет в небушко в вихре что-нибудь, что на пути попадется. Так-то вот в одной деревне, говорят, целый пруд с рыбой да лягушками в небо унес, вода-то в тучу превратилась, а лягушки с рыбой в другом месте на землю попадали, народ напугали. Новгородцы, и богатые, и бедные, пуще прежнего Богу молиться взялись. Юродивые и знахари на каждом углу стращали приближающимся концом света. Церковники же велели молиться. Ходят исправно старики да монахи к святым родникам с иконами да хоругвями, просят у Господа влаги с небес живительной, но не откликаются небеса.

– Помню, был я мальцом, была такая жара, что земля трескалась. Трещины не то что в палец, в ладонь были! – прячась от зноя в тени старых лип, рассказывал Афанасий своему сыну Ивану.

– И как же тогда обошлось? – спросил Иван, укладываясь на землю возле отца.

– Ох и тяжко было! Начали торфяники дымить да гореть от зноя. Деревни кой-какие сплошь выгорели. Рыба из озер да рек выпрыгивала, вода такая, вишь, была горячая. На Святую Троицу, помнится, как пошел ливень, так земля шипела и парила! А щас-то терпимо еще, – зевнув сладко, сказал Афанасий и захрапел.

– Да, всяко бывает! В такую жару только в озере сидеть, да не можно, вишь! Надо себя в строгости блюсти! Скорей бы уж осень настала, – пробормотал себе под нос Иван и тоже заснул.

– Ветер, ветер, суховей, ты печаль мою развей! – доносился приятный девичий голос со стороны озера. – По болотам, по трясине, ты отдай ее осине! Пусть тоскует, пусть дрожит, каждым днем пусть дорожит… – пела девушка необыкновенно нежным голосом.

Иван, сквозь сон услышав эту простую, но такую манящую и душевную песню, открыл глаза, стараясь понять, с какой стороны она доносится.

Кони, стоявшие в тени раскидистой ивы, казалось, тоже дремали, склонив головы и изредка взмахивая длинными хвостами, отгоняя надоедливых мух.

Иван встал и пошел на звуки прекрасного девичьего голоса. В самом укромном месте у берега озера, на камне, уходящем большей частью в воду, подоткнув подол сарафана за пояс, на коленях стояла молодая девушка, ловко полоща белье.

– Ох, да я тебя, дружок мой ветер, на рассвете рано встречу…

– Здрава будь, красавица! – сказал Иван, подходя ближе. – Красивая твоя песня!

– И тебе не хворать, барин! – вскочив с колен и смущенно оправляя сарафан, ответила девушка.

– Почему одна ты тут? Не страшно ли одной-то?

– Страшно, барин, да надо!

– Позвала бы кого с собой. А то мало ли зверь какой рядом рыщет? До деревни-то далеко!

– Да кого ж позвать-то, коли я сирота? Вот Матушку Богородицу с собой завсегда зову. Она меня и охраняет, от зверья уберегает.

– Вон оно как! Так-то добре, а то вот и двуногие звери могут напужать иной раз, тут дорога, вишь, большая.

– Большая, барин, старинная дорога. В народе говорят, мол, кто по ней пойдет, свою судьбинушку найдет.

– Ну а ты-то сама нашла свою?

– Дык я и не хаживала по ней. Я все тропинкой да стежкой хожу, широкой-то мне дороги пока Бог не сподобил, – весело ответила девушка и поклонилась Ивану в знак завершения беседы.

– А как звать-то тебя? – будто вспомнив что-то важное, спросил Иван.

– Луша я, Лукерья по святцам.

– А меня Иваном кличут. Ну что же, Луша, будь здорова!

– Храни Христос! – поклонившись, ответила девушка, взяла корзину с бельем и пошла в сторону деревни.

«Красивая какая была ее песня! – думал Иван, возвращаясь к отцу и коням. – Да и сама-то Луша хороша! – Почувствовал Иван, как взыграло его ретивое сердце и ударила кровь в голову. – Ух ты, мать честная, вот надо же такому случиться: сердце из груди того и гляди выскочит. В горле все пересохло! Вот же сила какая у этих девок, кого хошь разволнуют, мертвого на дыбы поднимут!»

* * *

Солнце колесом выкатилось из-за горизонта и устремилось ввысь, игриво лаская и согревая своим светом все вокруг. Паво, очнувшись, осмотрелся. Напротив, на вековой сосне, сидели две большие совы и глядели на него.

– Вот же угораздило меня! – недовольно прошептал он, вставая с земли.

– Что смотрите, глазастые? Ухожу уже, ухожу! – пробормотал Паво и, отряхнув с рубахи и штанов налипшие сухие сосновые иголки, отправился восвояси.

«Дорога домой всегда короче», – подумал он, поднимаясь на холм, на котором тесно соседствовало несколько добротных строений. Просыпался хутор. Петухи пели свою известную всем песню, славя начавшийся новый день.

Подойдя к своей риге, Паво не вспомнил про обещание, данное колдуну. Не успел он открыть дверь, как из нее вывалилась Кадой со своим маленьким козленком, которого она воспитывала и кормила из рожка.

– Ой, а мы за молоком к тетке Маро! – выпалила она и побежала к соседскому дому.

Паво словно жаром обдало: он вспомнил слова арбуя про первое, что увидет в своем хозяйстве…