Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

Вот уже больше года он сидит над книгой. Но писать он начал лишь несколько недель назад. Первое время он отдал исключительно изучению источников. Он накапливал записи, замечания, проекты; цитаты, фотокопии… Он не знал, как начать. Одно время он думал, что если только интенсивно и достаточно долго заниматься темой, то в один прекрасный день узнанное (передуманное) соберется само собой и начало придет само собой… Но этого не произошло. Он ждал. Он придумывал новые зачины. Это было самое неплодотворное время. Потом он стал писать что попало. Но уже во время писания почувствовал неловкость. Страница за страницей оставались приблизительными. Когда он прочитывал написанное, его охватывала удвоенная скорбь, которая исчезала лишь тогда, когда он начинал писать заново. Все это было выдумано, далеко, абстрактно, исторически; ему не принадлежало. Иногда он спрашивал себя, тот ли он человек, который тогда на площади Бетховена произнес речь о чрезвычайных законах перед пятитысячной толпой, ему казалось теперь, что он уже не является тем человеком, он вытащил брошюру из-под книг и газет и раскрыл ее, там было напечатано его имя, но во время чтения он заметил, что это не его слова, не его предложения, во всяком случае, не теперешние, это вообще не его голос. Он порвал тетрадку.

Он опять уселся за маленький мраморный столик, он хотел начать сначала и писать по-другому, совсем по-другому. Через минуту он встал, взял какую-то книгу, полистал ее, прочел пару строк, потом несколько страниц, положил ее обратно. Он опять писал, писал всю ночь напролет, а утром увидел, что сделано не больше двух страниц, заполненных маленькими черными кругленькими буковками. Он еще раз прочел то, что было на бумаге (он переутомился, глаза болели, во рту пересохло), теперь ему больше понравилось, но он все-таки еще не был удовлетворен, это должно быть по-другому, совсем не так, как он писал до сих пор.

Примерно так:

отточенные гладкие блестящие острия ножей отточенная блестящая гильотина блестящий и отточенный штык привязанная и сдобренная жиром петля прекрасный старый достойный уважения известный своими традициями аристократический пролетарский клерикальный солдатский полицейский юридический смертоносный содержащийся в порядке в сохранности омоложенный развивающийся верный арсенал пыток сабля древко копья кровавая ржавая полицейская дубинка висящая между ног берется в законодательную и исполнительную руку поднимается привилегированной рукой на голову которая есть лишь голова побитых пушек которыми они закованы в кандалы стреляной картечью калибры выстрелы из всех стволов смертельные выстрелы изуверские выстрелы кладбищенские камни баррикады ночные горшки сковороды кузнечный молот фитиль на бочке с порохом повешенные обезглавленные посаженные на кол поднятые на штык четвертованные утопленные мятежники Musee de la Marionette

Писать фразы, которые не теряют силы.

Ему хотелось прекратить работу, ему надоел Б., все это его больше не интересовало. Он рассматривал других в библиотеке, в супермаркете, в кафе, на улицах, в автобусе, он видел их в их мерзкой деловитости, и они были совсем далеки: он все больше отдалялся от них.

Теперь он просто оставался в постели и днем. Он договорился с соседским мальчишкой, чтобы тот приносил что-нибудь из еды. Он больше не выходил из дому. Читал он все еще много. На кровати и рядом на стуле, а также на полу лежали книги, многие раскрыты, многие с закладкой или заложенные карандашом. Газеты его больше не интересовали.

Он слушал песню итальянских анархистов, которые нашли убежище в Лугано и которым швейцарское правительство в девяностых годах не продлило паспорта.