Вся Хайденштрассе знала, что в эти выходные господина Вейльхенфельда переведут. Одни думают, что ему, как господину Лилиенталю, имея при себе пятьдесят марок мелкими деньгами, надо будет явиться в восемь утра к старому депо, другие — что его отвезут на лимузине, ведь он как-никак профессор. Третьи считают, что дело затянется до начала будущей недели и начнут это только после праздника, потому что не набрали еще столько, чтобы ездку оправдать. Ночью? Днем? На рассвете? Никто не знает. Но господина Вейльхенфельда наверняка тоже прихватят, он у нас один из последних. Это госпоже Хойер, которая напротив него живет, ее муж сказал, но откуда он это узнал, фрау Хойер тоже не знает. Господин Хойер на водокачке работает и в середине августа на спор сказал, чтобы у господина Вейльхенфельда воду отключили, чтобы посмотреть, что он делать будет. Придет он жаловаться или проглотит просто так. Господин Вейльхенфельд вот уже несколько дней сидит без воды и совершенно не знает, что же ему делать. Он все время подходит к крану, открывает его, но воды нет. Под конец, когда отец снова пришел послушать его сердце и легкие и уже собирается уходить, он говорит: Ах да, знаете, у меня воды нет.
Это еще почему, спрашивает отец, вы, наверное, не заплатили за воду?
Что вы, что вы, говорит господин Вейльхенфельд, как всегда.
Тогда отец выходит в кухню, вода действительно не идет.
Подождите меня, говорит он и усаживает господина Вейльхенфельда на кушетку. И надевает шляпу, и идет в управление, которое за водопровод отвечает, проходит по длинным коридорам, по канцеляриям и приемным и наконец нашел господина Хойера, потребовал от него объяснений и спросил его прямо: Господин Хойер, почему вы отключили воду у господина Вейльхенфельда?
Господин Хойер, которому вопрос неприятен, говорит: Тс-с-с, не так громко! — встает из-за своего стола и заводит отца в уголок, где их никто не услышит. Видите ли, говорит он, поймите меня правильно, ведь это всего лишь шутка.
И в чем же здесь шутка, господин Хойер, спрашивает отец.
Ну, говорит господин Хойер, такая, знаете ли, идея.
Ваша?
Да.
Так вот, господин Хойер, говорит отец, строго посмотрев на него, человек, с которым вы играете эту шутку, — мой пациент. Он серьезно болен, ему необходимо много пить, а теперь в его доме нет воды. Но об этом вы, видимо, и не задумались, не так ли?
Нет, говорит господин Хойер, об этом я не подумал.
Прекрасно, говорит отец, если вы об этом не задумывались, я был бы вам весьма признателен, если бы вы вновь включили воду в его доме.
Короче говоря: то, что его теперь переведут, знали все. Господин Вайс, он над Хойерами живет, узнал об этом в ратуше, господин Краппес слышал это от пастора Лахманна, а господин Грайм, когда он в пятницу увидел, что у господина Вейльхенфельда темно, даже подумал, что его уже перевели, и поэтому удивился, когда в субботу снова увидел у него свет. И фрау Верхёрен, увидев господина Вейльхенфельда в пятницу к вечеру — уже трибуна была сколочена и флаги развевались, — как он гулял по саду, так удивилась, когда увидела его еще в субботу, что даже ему уже и не кивнула. Она подумала, что через день-два его все равно у нас больше не будет. Даже фрау Ульманн знала, что его переведут, хотя она из своей квартиры — точно так же, как господин Магириус из своего дома в Руссдорфе — вот уже год, как не выходила. Когда у нее ноги парализовало, она попросила, чтобы ее кровать пододвинули к окну, и теперь целыми днями она глазеет на Хайденштрассе, отец ничего не имел против. Тогда она хотя бы сидеть будет, а не лежать, что делать, если уж она теперь совсем не ходит, говорил отец маме. Только не ложитесь, фрау Ульманн, ни в коем случае не ложитесь, говорил он ей каждый раз, уходя, после того как прослушал ее. Больше сидите, фрау Ульманн, только сидите, прикрикивал он и грозил ей пальцем. Потому что если вы приляжете, сказал он однажды и хотел прибавить, вам уже никогда не встать, но этого не сказал. И теперь фрау Ульманн все время сидела у окна и всегда знала, что у нас происходит.