Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

Тогда мама в последнюю секунду, потому что она в нашем подвале топорище никак не может найти, идет со мной к столяру Рёшу и заказывает у него. Но жалко, она не сказала господину Рёшу, какое оно должно быть, и он мне выстругал не прямое, обычное, а изогнутое, чтобы было покрасивее, чтобы меня сразу было заметно среди других дровосеков. Потом, когда мы уже домой вернулись и мама насадила картонное лезвие на топорище, которое господин Рёш сделал, то вообще непонятно было, что это такое, так что меня теперь спрашивают, из какой я гильдии, не только из-за шляпы, но и из-за моего топора. Мне это весь праздник испортило, а ведь там так здорово было. Например, окна и балконы, под которыми мы проходим, украшены цветами и флагами, они такие праздничные, что прямо и не узнать. Да и весь город просто не узнать, так он изменился. Многие из тех, кто раньше угрюмо проходили по улице и слова приветливого от них не услышишь, только ворчат, сегодня, в праздник, улыбаются, даже смеются и бросают нам вниз цветы и конфеты, а их фотографируют. Жалко, что цветы и сладости одной княжеской гильдии достаются, а когда мы подходим, дровосеки, крестьяне, угольщики, то им уже больше и бросать нечего, все кончилось. И мимо эркера господина Вейльхенфельда мы тоже проходим, но здесь ничего нет, ни цветов, ни флагов, даже света у него нет. И стекол в окнах тоже нет, через которые можно было бы хотя бы тень господина Вейльхенфельда заметить, потому что стекольщику надоело менять разбитые стекла и он их уже видеть не мог, и господину Вейльхенфельду пришлось попросить, чтобы ему окна досками забили, и теперь он живет там без фортепьяно и без своих трудов. И тут я самого его вижу, когда мы проходим мимо его ворот. Он стоит мрачный и замкнутый, в своем черном пальто, в шляпе и с палочкой, позади дома, ждет, когда его переведут, и не хочет, чтобы его видели. Поэтому он встал в сиреневый куст даже, чтобы никто не догадался, что он там, потому что все смотрят только вперед или вверх, не меняется ли погода. И думают, что господина Вейльхенфельда перевели уже или что он в задней комнате, пока за ним лимузин не приехал, прилег на минутку. А то, что в кусте у стены стоит, никому и в голову не приходит, поэтому никто его и не видит. Только я один его вижу, потому что знаю, что господин Вейльхенфельд везде может появиться. Я вижу, он немножко пошатывается, вцепившись в этот куст, и стоит совсем бледный, отстаю от своей гильдии и подхожу к его воротам. Потом оглядываюсь, но никто вслед мне не смотрит, и захожу в сад, подхожу сзади к кусту, где господин Вейльхенфельд совсем тихонько стоит со своим портфелем и уже меня ждет.

Что это, спрашивает он и показывает на мой топор.

Мой дровосековский топор, говорю я. И быстро показываю на свою шляпу: А это шляпа дровосековская.

А ты, спрашивает господин Вейльхенфельд, сам ты кто?

Я — дровосек.

Значит, в княжескую гильдию ты не попал?

Нет.

Что ж, тогда на будущий год, если праздник такой еще будет, говорит господин Вейльхенфельд. Тогда он на чуть-чуть выходит из куста и под жестяную музыку, с которой уходит дальше по улице праздничная процессия, говорит мне: Послушай, Ханс, сделай для меня кое-что. Засовывает свои дрожащие белые пальцы в кармашек на жилете и достает оттуда две монетки. Ты ведь знаешь, что я иногда гуляю в этом саду, спрашивает он меня.

Из-за свежего воздуха, отвечаю я.

Совершенно верно, говорит он. И ты, наверное, знаешь, что в этом году появилось особенно много всяких вредных насекомых. Ты это знаешь?

Нет.

Ну хорошо, говорит он, теперь ты это знаешь. Жуки, улитки и прочая дрянь, которая все пожирает и на которую наступить можно, особенно если глаза слабеют.

А?

Ну мои, например.

Ах, вот что.

Вот, возьми, говорит господин Вейльхенфельд и протягивает мне эти монетки, пять марок и еще пять. Сходи в аптеку и купи мне что-нибудь от этого. Только не говори, что это для меня, скажи, что вам самим нужно. От насекомых, что-нибудь сильнодействующее, чтобы не отпугивало просто, а убивало сразу.

Но ведь, говорю я, в Городской аптеке сегодня отец дежурит.

Тогда сходи в другую, говорит господин Вейльхенфельд, он немножко теряет терпение со мной, потому что он, наверное, думает, что я не хочу сделать ему одолжение. Когда купишь, засунь мне это в почтовый ящик, ты ведь знаешь, где он. А на сдачу купишь себе что-нибудь. Потом господин Вейльхенфельд быстро оглядывается и, убедившись, что никого поблизости нет, слегка хлопает меня по плечу.

Сбегай, говорит он, купи.

Куплю, конечно, говорю я, и в ящик положу. Так, значит, я пошел, говорю я и ухожу и начинаю махать ему рукой.

Значит, так, говорит он и не машет.