Альманах «Российский колокол» Спецвыпуск «Новогодний»

Колдунья оказалась сухой, сморщенной старухой с ровными рядами желтоватых зубов и внимательными красными глазами. По всему было видно, она узнала Деда, но, несмотря на это, держалась независимо и радость свою проявлять не спешила. Однако после действительно царского подарка в виде двадцати кусков хозяйственного мыла она заметно подобрела, стала внимательно слушать стармеха, понимающе кивать головой, изредка бросая взгляд на притихшего Сидорова. Каким образом они понимали один другого? На каком языке разговаривали?

До сих пор загадка. Только вскоре Дед подошёл и прошептал:

– Раздевайся.

– Как?

– Совсем.

– Это, что ж, нагишом?

– Конечно. Я тебе вчера говорил. Ничему не удивляйся.

А удивляться было чему… Как только обнажённый Сидоров, прикрывая руками причинное место, вошёл в бунгало, оттуда раздался глухой не то стон, не то плач, сопровождаемый резкими гортанными выкриками. Продолжалось всё это минут двадцать. Происходящее внутри никто не видел, но было понятно: происходит там что-то необычное и колдовское. Когда всё стихло, из бунгало с толстым суковатым посохом в руке вышла старуха. Поднимая жёлтыми пятками пыль, она стала мерными шагами обходить бунгало вокруг. Всякий раз, пройдя несколько шагов, она останавливалась, била в землю посохом, кричала гортанное заклинание и шла дальше, пока не замкнула круг. Однако стоило ей скрыться за пологом входа, как оттуда выскочил голый Сидоров, а следом за ним колдунья с веником в руке. Каждый раз, догоняя Сидорова, она била его этим самым веником ниже спины, издавая глубокий гортанный звук, напоминающий клокотание. Сидоров зигзагами, будто нетрезвый, бежал в сторону одиноко стоящего огромного баобаба, а колдунья, несмотря на преклонный возраст, будто молодая пантера, не отставая, неслась за ним, похлёстывая время от времени белую, как вата, обнажённую часть тела. Как только они добежали до баобаба, колдунья поставила Сидорова лицом к дереву, всем своим худым телом прижала его, заставив обнять дерево. Так он и стоял, не шевелясь. Сама же она, не переставая кивать головой, продолжала движение вокруг баобаба. Негромко бормоча заклинания, она то и дело отщипывала от необъятного дерева кусочки коры и пережёвывала их, втирала в начинающую проступать лысину на голове Сидорова. Завершив это, она отвела его в сторону, поставила спиной к баобабу, потом резко развернула. Показав пальцем на верхушку огромного дерева, она жестом приказала ему зажать между ног посох и взяться за него обеими руками. Так и замер Сидоров минут на десять, держась обеими руками за суковатую палку между ног и задрав куда-то к раскалённым небесам голову. Под конец обряда чёрная колдунья облила прилично измученного Сидорова мутной жидкостью из глиняной чашки, после чего, обессилев, свалилась между узловатых корней баобаба.

Всю дорогу до порта Дракон молчал. Дед пытался заговорить с ним, но бесполезно. После колдовского обряда тот, лишь изредка мотая головой, не отрываясь, смотрел мутными глазами на красную обочину дороги и, неслышно шевеля губами, повторял одну и ту же непонятную фразу: «Ку-у-ми яш мака… Ку-у-ми яш мака-а».

В одной из деревень они раздали неугомонным детям консервы, галеты, допили оставшуюся воду и двинулись к причалу. На борт «Яхонта» поднялись, когда уже начинало темнеть.

За всей спокойной повседневной жизнью «на якоре» никто не заметил ничего необычного в однодневной отлучке троицы на берег. Дни достаточно однообразно сменяли один другой.

Моряк, он ведь как устроен. Пока на берегу, все разговоры о море, о новом рейсе. Отвалит от стенки, начинает думать о промысле, где день путается с ночью, где вахты восемь через восемь. Заработать тоже хочется. А выпадет свободная минутка, задумается о жизни своей бродячей, близких вспомнит, только чувствует вдруг – заскучал по берегу. Так и кружится вся его жизнь, похожая на нескончаемую круговерть вдоль меридиана. Из полярной тьмы к солнцу в зените, из жары в холод, потом опять всё сначала.

Вторая волна сходов на берег началась накануне Нового года. Всем было хорошо известно, что курортная жизнь вот-вот закончится. Флотилия выходит на промысел. В столовой команды, лукаво подмигивая самодельной гирляндой, появился эвкалипт с десятком игрушек, на стёклах иллюминаторов наивные бумажные снежинки… Страждущие по мирским утехам после воспоминаний о домашнем Новом годе, торопливо грузились в ланчо и отправлялись на берег.

Намерения Сидорова отправиться по деликатным лямурным делам стали понятны, когда он вместо ботинок на толстой подошве с коваными носами, к слову, многим хорошо знакомым, надел сияющие необыкновенным блеском остроносые туфли. Крепкий запах одеколона окончательно довершил картину. Парусиновый тент над ланчо нервно трепетал и надувался. Было начало дня, и заведения всякого рода, гостеприимно распахнув свои двери, ожидали гостей. Кто-то отправлялся слегка побарыжничать по лавкам и магазинам, кто-то к знойной мулатке, кто-то к «Чёрной маме». Им были рады везде…