Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Свеча горела на столе…»

При взгляде на эту чистую душу у меня всегда слеза наворачивается.

Знаю, что человек, словно яблоко, с земли поднятое, не потому страдает, что мать его таким родила, а оттого, что внимания и заботы к нему не было. Поэтому сердце моё, переполненное любовью к этому чуду, всегда находит время и место приголубить мою красавицу. Всегда находит слова любви и ласки.

Вот и оно, моё сокровище. Смотрю, в дверях стоит моя Наташенька.

– Что такое? Почему не спит моё солнышко?

– Ну что же ты, деда? Ты же обещал мне рассказать про лешего.

А ведь точно, обещал, только запамятовал что-то я.

– А ты не испугаешься? – спрашиваю я в надежде увильнуть от повинности.

– Да что ты, деда, я уже большая, – отвечает моя кареглазая.

– Ну да ладно, присаживайся ко мне на кровать и слушай. Только скажи мне сначала, а ты-то видела лешего?

– Нет.

– Да что ты! Этот брат к нам в лес частенько заходит. Однажды за околицей, там, где дорога теряется в лесу, вижу, пританцовывает он, внося сумятицу в спокойную лесную жизнь. Веселится, разлохмачивая ветки деревьев, сгоняя птиц с насиженного места. А ему это будто в радость, что взлетая, они свиристят испуганным гомоном. И оттого леший заводится еще сильней, и вскоре по его лесному хозяйству уже разносится многоголосый гул певчего братства, будоражащий всю лесную живность. Только когда он утомится, ветер успокаивается и глядишь, опять тишина, разве что неугомонная кукушка продолжает свое «ку-ку». Здесь бы смекнуть, что противится леший беспорядку нашему и упрямству. Вывели мы старика из терпения. Сколько можно издеваться над природой? Но где уж нам, мы как недоросли какие, несмышленыши, продолжаем проказничать. А потом удивляемся дождю ненастному, грозе бушующей и неурожаю.

Первыми бабки наши начинают причитать:

«Грибы, грибы-то где? Издеялась природа, не то что раньше было».

Однако поутру на следующий день пойдёшь в лес, смотришь – под ногами шишек, шишек-то, словно ковер, устелено. И среди этого ковра сверкают умытые утренней росой шляпки грибов, радуя и приводя в душевный трепет грибника. Нагнешься, чтобы срезать красавца эдакого, а запах, запах-то еловый пьянит и радует.

Из наших деревенских никто, кроме меня, лешего не видел. Сам в толк не возьму, почему, но ко мне он был снисходителен, много раз на дорожке лесной встречались. Пошалит немного и убежит восвояси, оставляя за собой тропу наломанных веток и примятой травы. Озорной он.

Оглянулся я на Наташеньку, а она, пока я сказки рассказываю, закемарила, родимая. Видимо, и мне пора спать.

Наутро подкрадываюсь к комнате моей золотули, прислушиваюсь – тишина.

– А где же моя внучка? Где мое солнышко? Где моя радость?

Открываю дверь, и яркие лучи солнца ослепляют меня. Присаживаюсь на кровать к внучке и смотрю на моё чудо. Для меня она будто ангел, прилетевший с небес, самое прекрасное создание. Но что это? Из-под одеяла вылезает её светлая головка, и вижу маленькие хитрые, искрящиеся глаза. Не спит проказница.

– Дедушка! – кричит она и бросается мне на шею. А потом нежным, вкрадчивым голоском шепчет мне на ухо: – Ну, рассказывай, дедуля, что тебе приснилось сегодня?

Эко любопытик какой, всё-ко расскажи ей. Однако меня и самого свербило поделиться с кем-нибудь. Уж дюже сон необычный был у меня сегодня.

– Знаешь, попрыгушка моя, сон мне приснился, и оттого что он невзначай как-то привиделся, сердце будто ёкнуло. Думаю про себя: надо ж, какая нелепость в жизни случается. Бабушка твоя, покойница Наталья Дмитриевна, приснилась. Да так живо. Здесь вот вроде бы повернуться на другой бок и покемарить еще чуть-чуть. Ан нет, вижу, стоит она на берегу речки нашей Коломенки и рукой будто машет мне: мол, иди, иди, Степаныч, заждалася я. А мне самому глаз от неё не отвести, все равно как заворожила меня. Прости Господи, за что же мне такое испытание? Перебрался на тот берег, ближе подошел и чую: пахнет от нее свежим молоком и пирогами с капустой. Помнишь бабушкины пироги-то? Вот-вот, такой и запах от неё был. Я уж было испугался, встал, заглянул на кухню – нет никого. А пирогами-то пахнет, пахнет. Чего молчишь, конопатая? Чуешь пироги-то?

Здравствуй, дорогая моя книга жизни. Всё как всегда: на смену дня приходит ночь, на смену зимы приходит весна, а моему хорошему настроению пришла хандра. Это так обычно, что и в ус не дуешь, как будто так и надо. Сегодня утром, когда внучка моя начала крутиться вокруг меня как юла, когда звонкий голос её пронзил мои уши, я посадил мою красавицу себе на шею и мы, словно корабль, разрезая ветряные волны змеёвских просторов, ушли в плавание. Не успели мы еще подойти к калитке, как резкая боль пронзила позвоночник, мои ноги подкосились и… слышу только:

– Деда, деда, что с тобой? Ну-ка, посмотри на меня, что ты меня пугаешь? Не надо, деда, а то я заплачу.

– Что ты, солнышко моё, как же я могу, – превозмогая боль, говорю я, обнимая светлую головку. – Только вот чувствую, гулять мы сегодня с тобой не пойдём.

– Конечно, деда, я тебя никуда не отпущу. Сейчас буду тебя лечить.