Алмаз

На улице было около нуля, изо рта белыми клубами вырывался пар, но я не чувствовала холода. Какое сейчас это имеет значение? Сомневаешься в важности таких мелочей, когда жизнь замирает, и ты не представляешь, куда она повернет в следующий момент.

Что теперь будет? Как Костя воспримет правду?

— Надень, — на плечи опустилась куртка, — пожалуйста, — попросил Костя, когда я никак не отреагировала, и самостоятельно начал кутать меня в ветровку, как нерадивого ребенка.

Неохотно протиснула руки в рукава, а Костя продолжал возиться с молнией. Следила за уверенными движениями его тонких пальцев, но так и не решилась посмотреть в глаза. Раньше с такой легкостью делала это, а теперь не могла себя заставить.

— Ты злишься? — не видя его лица, не понимала, какие чувства он испытывает.

— Нет, — коротко ответил. — Почему я должен злиться?

— Потому что у меня есть…был… от тебя секрет, — разглядывала серую мощеную дорожку у себя под ногами.

— Я скорее расстроен этим фактом, — и по ровному тону его голоса, слышала, что он говорит правду, — но не зол.

«Собачка» молнии с характерным жужжанием достигла ворота куртки, и наши с Костей взгляды встретились. Не представляю, что сейчас отражалось в моих глазах, скорей всего тревога, но в его — немой вопрос: что же именно я скрываю?

— Боялась и сейчас боюсь, что ты разочаруешься во мне, как только всё узнаешь, — не заметила, как щеки стали влажными.

— Откуда такие мысли? — его пальцы казались обжигающе горячим, когда он вытер слезы с моего похолодевшего от ветра лица.

— Потому что это не какая-нибудь ерунда вроде школьного романа, а… — не могла произнести вслух это страшное слово.

— А что? — не выдержал Костя напряженного молчания.

— Убийство, — едва слышно прошептала. — Я убила человека.

***….

Мы стояли в противоположных углах беседки.

— Мне было тогда семнадцать, — нервно теребила в руках пожелтевший клиновый листок, безжалостно заламывая его во все стороны. — Сейчас вспоминаю себя ту, и понимаю, какой же глупой была. Даже не наивной, просто идиоткой. — Конечно, это не служило мне оправданием, но хотела, чтобы Костя понял, чем я жила тогда и каких ценностей придерживалась. — Никита Копылов был звездой школы, душой любой компании, ну а девчонки просто млели от него. Еще он славился самыми отвязанными вечеринками. Никто не знал, где и когда будет следующая, пока за несколько часов до ее начала ты не получал смс с приглашением. А приглашали не каждого. Все мечтали туда попасть, и я в том числе. И вот однажды это произошло, меня удостоили чести. Сейчас смешно, а тогда я действительно считала это чем-то грандиозным. — Воспоминания чередой проносились перед глазами, оставляя на языке горький привкус сожаления. — Ты уже знаком с моим братом, который в некотором отношении просто копия нашего отца, чтобы представить, что мне можно было даже не мечтать получить разрешение на эту вечеринку. «Нечего тебе связываться с таким охламоном, как Капылов», — процитировала отца, стараясь подражать его строгому тону.

На мгновение подняла глаза на Костю: облокотившись на перила беседки, он запустил руки в карманы куртки и с хмурым взглядом внимательно слушал меня.

Как же хотелось узнать, что сейчас творится в его голове?

— И насколько я тебя знаю, ты, конечно же, сбежала, — догадался Костя.

Хотелось улыбнуться тому, как хорошо он успел узнать меня, но сейчас было не время придаваться романтике.

— Бессовестно соврала родителям и поздним вечером улизнула из дома. — Как же я потом раскаивалась и сожалела о лжи и этой своей бунтарской выходки. — Моя мечта сбылась, и я была безумна счастлива. Все шло просто отлично до тех пор, пока не объявился папа. Это был позор столетия: приехал на полицейской машине, с мигалками, в униформе. Он не стал разгонять вечеринку — все было в пределах закона, ему не к чему было придраться — а вот увести у меня на глазах у всех, как под конвоем, он мог.

— Не может быть, — рассмеялся Костя.

— Может, — улыбнулась, вспомнив папины своеобразные методы воспитания. — Только он был способен ославить на весь город, просто заботясь. Подумать только, укатить с вечеринки на полицейской машине.

Мы глупо хихикали, переглядываясь, пока пыл не поутих, а лица вновь не стали серьезными.

— Жаль, что я не успел с ним познакомиться, — уже без ухмылки произнес Костя.

— Думаю, ты бы ему понравился. — Папа, конечно, не хуже Макса поиздевался бы над парнем, но в итоге бы принял, видя, что я люблю его.

Будет ли Костя любить меня так, как прежде, когда выслушает мою историю до конца?

Мы снова погрузились в молчание: я разорвала в клочья несчастный лист и развеяла его по ветру, а Костя глухо постукивал носами тяжелых ботинок по деревянному полу беседки. Не хотелось возвращаться к мрачным воспоминаниям и снова переживать те трагические события, но другого выбора не было.